Трещотку в руки. Эх, пальцы не слушаются!..
Пой, трещотка, пой! Вызванивай свою деревянную песню! Оповещай всех здоровых и душою, и телом: прочь от меня, прочь! Берегите тело свое от проказы! Берегите душу свою от проказы!
Но не испугала путника песня трещотки. Подошел он ближе и опустился на колени возле того, кто сидел в тени валуна.
– Брат мой, тебе плохо? У меня есть вода, напейся!
Он снял с веревочного пояса легкую флягу из древесной коры. Несчастный замотал головой, пытаясь отказаться, но юноша уверенно откинул с его лица грязное покрывало и поднес флягу к губам.
Старец пил жадно, задыхаясь и захлебываясь, редкие волосы слиплись на висках, и капли стекали по впалым щекам, смешиваясь со слезами, и бежали дальше по глубоким морщинам и шрамам.
Напившись, он глубоко вздохнул и поднял воспаленные глаза. Юноша улыбнулся ему легко и счастливо:
– Сейчас я принесу еще воды и промою твои язвы. Тебе станет легче, вот увидишь. Только не прячь от меня свой недуг. Отец наш великий и прекрасный призвал меня к служению. Я оставил родной дом, чтобы отдать всего себя несчастным. – Лицо юноши сияло светлым торжеством. – И ты не бойся за меня – Господь не даст мне заболеть. Сильно ли поразила тебя проказа? У меня с собой лечебные травы, я сейчас разведу костер и приготовлю отвар. И порошки у меня есть, чтобы присыпать язвы. Мне много дали с собой мои братья во Христе. Покажи мне свои раны. Мне нужно знать, сколько отвара приготовить. Где они? На ногах, на руках, на теле?
– В душе…
С каким трудом выговариваются слова, если давно отвык от человеческой речи. Юноша не расслышал его слов и приблизил ухо к самым губам старика.
– В душе, – повторил несчастный отчетливее и сжал сухими холодными пальцами руку путника. – Знаю, вижу… Господь сжалился и послал мне тебя, славный мальчик… Только ты один… Никто другой… не подошел бы к прокаженному. Значит, близится мое спасение, значит, смерть уж рядом. Дитя мое, если уж ты
хотел лечить мои зловонные язвы, может, примешь исповедь мою? Молиться за меня не надо, недостоин я… Возьму свои грехи с собой к Отцу Небесному, пусть покарает меня справедливой карой. Ты же просто побудь со мной… Долго я тебя не задержу.
С печальным вниманием слушал юноша скорбную повесть о безрассудной любви. Возвращалась к старику Боль, и корчилось тело в жестоких судорогах, но жизнь все не оставляла его. Отступала Боль, и старик, с трудом дыша, продолжал рассказ.
Спала дневная жара, душистой прохладой дохнул ветер. Слабел несчастный с каждой минутой, но говорил и говорил, едва шевеля губами. Речь его была невнятной, но юноша понял каждое слово, ибо внимал ему душой.
– …Не в силах был я терпеть эту муку. Просил у Господа другой кары, бродил по диким лесам, но не ели меня голодные звери, обегали стороной. Ночевал я в оврагах, рядом со змеиными гнездами – не трогали меня змеи. Падал я лицом в колючий кустарник, мечтая ослепнуть, как тот юный музыкант, жертва моего гнева… Взгляни на лицо мое… Видишь шрамы? Я изрезался о колючие ветви, но глаза уцелели.