Вспыхнувшая летом 1828 года, в турецких владениях, чума вызвала опять Сипягина из Тифлиса. Предупреждая вторжение моровой язвы в Грузию, он отправился в Гумры, и устроил здесь карантин. Ежедневно посещал Сипягин чумное отделение, даже входил в разговоры с зараженными.
По возвращении его из Гумр, получил он известие о скором прибытии в Тифлис Главнокомандовавшего. Здоровый, добрый, веселый, как всегда, Сипягин занялся приготовлениями к торжественной встрече покорителя Карса и Ахалцыха. Поутру 4-го октября, за несколько часов до приезда Паскевича, – хотя чувствовал себе другой уже день не совершенно здоровым, – но, по неутомимой своей заботливости, не хотел оставаться дома и поехал осматривать военные госпитали и производившиесяв Тифлисе и за городом работы. Не смотря на предостережение окружавших его, Николай Мартьянович был в одном мундире и, обозревая новые строения, простоял на мосту через Куру около получаса, во время пронзительного ветра, и жестоко простудился. Возвратясь домой, наш герой почувствовал сильный лихорадочный припадок, лишивший его возможности встретить Паскевича, возвратившегося к ночи из действовавшего корпуса.
Это было начало ужасной желчной горячки. Врачи открыли кровь и предписали сильный прием Меркурия, – тогда единственное средство в Тифлисских болезнях, но лекарство не было вполне принято Николаем Мартьяновичем и это, по мнению пользовавших, имело важное влияние на неуспех в переломе болезни; ибо хотя в следующий день и убедили его принять остальное количество, однако и уже не оказалось должного действия. – 7-го числа больной почувствовал себя лучше и занимался в постели делами. 8-го был сильнейший пароксизм, продолжавшийся 24 часа, но 9-го он снова получил облегчение, и чувствовал себя столь хорошо, что делал распоряжения по службе, подписывал (на постели) бумаги и принимал тех, кто имел в нем нужду. В этот же день с окружавшими, близкими