Но слова мало напоминали просьбу: в сознании Бердникова они прозвучали пулеметной дробью, ракетными ударами, оставляющими глубокие воронки и груды обугленной мешанины из трусости, упрямства и глупых амбиций. Он смотрел в выразительные серые глаза женщины, которую любил нежно и долго, но чувствовал себя так, будто видел перед собой палача.
Алла сделала шаг назад и, едва не оступившись, покачнулась. Положила на диван объемную коричневую сумку.
– У меня никого не было, кроме тебя, – наконец проронил он.
– Нет! – Богославская замотала головой. – Ты не мог так поступить… – из груди ее вырвался хрип. – Невозможно, Володя. Нет…
– Рината – твоя дочь, Алла, – Владимир понимал, что врать и дальше уже не имеет смысла. Минута, о которой он думал шестнадцать лет, настала.
– Нет! – еще яростнее затрясла головой Алла. Полные отчаянья глаза заволокло слезами, губы задрожали. – Нет, Бердников! Господи… – Богославская опустилась на диванчик и сжала виски ладонями.
– Алла… – Владимир подошел к ней и с трудом опустился на колени. – Мне нет прощения, знаю…
Богославская посмотрела на него с такой тоской и болью, что он, не выдержав, на мгновение зажмурился. Никакие оправдания не помогут. И должно быть, ничтожными кажутся ей его отговорки, если даже в нем они вызывают только отвращение и презрительную жалость.
– Как? – бесцветный голос стал отражением пустоты, застывшей в глазах. – Расскажи мне.
– В тот день… в день рождения Ринаты, в роддоме, где ты лежала, родился мертвый ребенок. Мальчик. Я договорился с нужными людьми, дал денег. Тогда были девяностые… И за деньги…
– Зачем? – перебила Алла, продолжая смотреть мимо него пустым, невидящим взором.
– Ты – лидер сборной – и должна была выступить на Олимпийских играх. Вернее, я считал, что события будут развиваться именно таким образом. А ребенок… Я решил, что он наверняка поставит крест на твоей спортивной карьере, Алла. Я думал, ты оправишься и снова будешь кататься.
– Ребенок… – Алла усмехнулась. – Зачем ты так со мной? С нами? Это же наша дочь, Володя! Наша!
– Алла… – он попытался взять ее за руку, но она не позволила – вырвалась и уперлась ладонями в сиденье дивана.
– Перед тем как… как отдать… ты видел ее?
– Нет.
– Неужели ты мог это сделать? – Богославская еще не вполне осознавала, не до конца верила в реальность происходящего. Но разве в такое можно поверить? В жестокость человека, которого она столько лет ни на день не переставала любить?..
Значит, золотые медали для него важнее родного ребенка?
– Что тебе еще рассказать? В какой именно момент ко мне пришла такая мысль? Вряд ли это столь важно, Алла. Я трус, который