От того, что бюстгальтер ослаб, Танька вздрогнула. Что есть силы она оттолкнула Лешку от себя, тот упал на стоящий рядом диван. Увидев расстегнутый лифчик и кофточку, Таня отвернулась и принялась быстро застегивать все пуговицы. Лешка, опомнившись, вскочил с дивана и обнял Таню сзади. Повернув девушку к себе, он увидел слезы в ее глазах.
– Танюш, ты что, я не хотел обидеть тебя. Я же думал, что тебе приятно.
– Ты же мужчина, должен понимать, что этим можешь обидеть девушку.
– У меня это вообще первый раз, – тихо сказал Лешка и затем добавил: – Извини меня, я не хотел тебя обидеть.
Таня, застегнув кофточку, прижалась к Лешке, и они стояли так, прижавшись друг к другу, и казалось, что никакая сила не сможет разлучить их.
Неожиданно в дверь постучали, Таня отскочила от Лешки. Это пришел младший брат Колька. Сняв в прихожей обувь, он прошел в комнату. Увидев постороннюю девушку, он замер посредине комнаты.
– Давай знакомиться, меня зовут Таня, – она протянула руку Кольке.
– Колян, – буркнул себе под нос Колька и, справившись со стеснением, обратился к Лешке: – Леш, опять я двойку по арифметике получил, помоги мне уроки сделать.
– Ну, я пойду, – Таня сразу засобиралась, – а ты помоги брату.
– Тань, может, побудешь еще? – Лешка с мольбой обратился к Тане.
– Нет, пойду, не провожай меня.
Таня скрылась за дверью, а Лешка занялся Колькой.
На одной из перемен Мурат подошел к Ахмеду и сказал:
– Я принес книгу, на, почитай.
Ахмед взял толстый переплет, на обложке которого было написано: «Долг мусульманина».
– Я антисоветчину не читаю, – сказал он, возвращая книгу.
– Зря не читаешь, придет время ислама на нашу землю, и ты пожалеешь, что не был с нами.
– Я комсомолец, и проповедую другую религию – коммунизм.
– У мусульманина одна религия – ислам, один закон – шариат, – сказал Мурат, перебирая четки в руках.
– Я, между прочим, тоже обрезанный, но я предпочитаю науку, культуру, прогресс фанатичному национализму.
– Наука одна – ислам, культура – шариат, наш коммунизм наступит, когда мы прогоним всех неверных с нашей земли, – упорно твердил Мурат.
– Древний ты человек, – повернувшись, сказал