Несмотря на устранение основного политического оппонента – левых эсеров – организация комбедов проходила с трудом. Сказывалось отсутствие финансирования и инструкций, о чем свидетельствовали жалобы и просьбы сельских жителей[205]. Зачастую комбеды оказывались неэффективными по той простой причине, что в их состав входили зажиточные крестьяне, тормозившие решения центральных властей по сбору и учёту хлеба. Такая ситуация сложилась в Ялгубе, жители которой неоднократно обращались к центральным властям с просьбой разобраться[206]. В конечном итоге ялгубский комбед как «состоящий из кулаков» был реорганизован решением сверху[207].
В сводке о деятельности волостных советов и волостных отделов внутренних дел за период с 1 августа по 15 сентября говорится об отдельных случаях вооружённого сопротивления властям. В одной из волостей была открыта стрельба по отряду Красной Армии, проводившему реквизицию хлеба[208]. Зачастую комбеды действовали по своему усмотрению, налагая контрибуции и вводя чрезвычайные налоги на зажиточных односельчан. За укрывательство зерна также накладывались штрафы[209]. Подобные денежные поступления были необходимы комбедам, поскольку финансирования со стороны центра не хватало.
Документы свидетельствуют о том, что в карельской деревне резко обострилось противостояние между более и менее зажиточными крестьянами. В Национальном архиве Финляндии хранятся воспоминания покидавших свои сёла крестьян, которые не могли вынести политики продовольственной диктатуры. Например, олонецкий крестьянин А. Алексеев, бежавший впоследствии в Финляндию, так писал о ситуации 1918 года: «[…] начался 1918 год. […] была наша судьба безнадёжна, потому как не было права сказать своё мнение, все вопросы [большевики] решали как сами считали нужным, никто не осмеливался ни слова сказать против […] Это был ужасный момент, который на протяжении многих поколений будет помниться, – как сладко мстили за каждые прежние обиды и за многие десятилетиями копившиеся дела, и насколько плохими были отношения между соседями, и ежедневно принимались новые и новые решения, и непонятно было, переживёшь ли этот день…»[210]
В интервью карельского