Мария сияла, когда говорила о своей внучке.
– Искусство у нее в крови. Это ее призвание. И это единственная хорошая вещь, которая досталась ей от отца, – его талант».
– Актерство, да? – спросил я, пробуя лазанью.
Как. Же. Вкусно.
– Да. Она прекрасно играет. У нее настоящий дар.
Я хотел побольше узнать о Шей, но понимал, что это вызовет у Марии подозрения. Любая информация о Шей могла помочь мне выиграть пари. Чем больше я о ней знал, тем легче было затащить ее в свою постель.
Актриса. Писательница.
И красавица.
Это не имело значения, но не упомянуть это было невозможно.
Я собрал все маленькие подсказки, которые мне дала Мария, и положил их себе за пазуху. Я был уверен, что в будущем они мне пригодятся.
Сегодня я был счастлив.
Я подумал, что должен записать это, потому что большинство моих дней окрашены в черный цвет.
Мне тяжело.
Я чувствую, как мой разум снова ускользает во тьму. Я все еще принимаю лекарства и стараюсь держаться на плаву, но это чувство все равно меня преследует. Я чувствую, что ускользаю.
Я провожу время с семьей, потому что у них есть нечто, что приносит мне успокоение. Я стараюсь.
Я очень стараюсь не утонуть.
Я не знаю, что сулит мне завтрашний день, но сегодня я был счастлив.
Сегодня я счастлив.
И это достойно того, чтобы быть записанным.
7
После вечеринки прошло уже два дня, а я не могла перестать думать о Лэндоне и его затуманенных глазах. Когда он стоял посреди гостиной, застыв на месте, я знала, что его охватила паническая атака. Я тоже с ними сталкивалась – когда папа уезжал торговать или не возвращался домой по ночам. Я не могла пошевелиться, и с каждой секундой мне становилось все труднее и труднее дышать. В голове крутились наихудшие исходы. Он лежит без сознания в какой-то канаве. Он ввязался в перестрелку. Его убили. Он кого-то убил. Казалось, что я нахожусь в микроскопической тесной комнате без возможности выйти.
Я знала, в чем причина моей тревоги, и задавалась вопросом, что могло вызвать паническую атаку у Лэндона. Меня поразило то, что он стоял у себя дома, окруженный десятками людей, которые утверждали, что являются его друзьями, но никто не замечал его боли.
Кроме меня.
Я видела все и беспокоилась за него, хотя это не имело ко мне никакого отношения. Я так волновалась, что обратилась к Грейсону в надежде на то, что он сможет мне что-то объяснить. Наверняка Грейсон был сбит с толку моим вопросом о Лэндоне, ведь раньше я никогда им не интересовалась, но, видя его наполненные страданием глаза и понимая его боль, я не могла просто пройти мимо. Так же, как не могла внутренне согласиться на дурацкое пари с человеком, чье сердце разбито вдребезги.
Сначала я пришла в восторг от нашего спора. Это был забавный вызов, потому что он был прекрасной