Углубившись в чтение листков, Андрей не обратил внимания на суетливую возню за спиной, на хрипение, гулкий удар и сдавленный вскрик. На то, как испуганно отскочила с перекошенным лицом от него Люська, на поднимающегося с пола растрёпанного Эдика, на его окровавленную ладонь, всё ещё сжимающую осколки мензурки, и густые шипящие капли жёлтого вещества, стекающего между скрюченных пальцев вперемешку с взбудораженной кровью.
Вытаращив глаза, Эдик панически замахал кистью, стряхивая на пол перемазанные осколки и остатки дымящейся жидкости. Золотистые капли охотно летели по сторонам, путаясь в волосах Люськи, заползая ей за пазуху, покрывая удивлённое лицо Андрея жёлтыми кляксами.
Жидкость внезапно стала тягучей и студенистой. Плотной перчаткой она облепила кисть вопящего Эдика и стремительно двинулась вверх. Золотым пульсирующим чулком охватила предплечье, плечо, плавными волнами перекатилась на грудь. Разрастаясь и разбухая, подобно гротескной опаре, сантиметр за сантиметром она захватывала враждебный организм, подчиняя себе каждую клеточку, изменяя и подстраивая под себя. Вытаращенными от первобытного страха глазами Эдик смотрел на то, как жидкое золото живым коконом покрывает всю его кожу, драгоценным воротником сдавливает горло, юркими змейками ввинчивается во все естественные отверстия грузного тела. От боли и ужаса толстяк окончательно лишился рассудка. Бессмысленным взором пялился он на то, как в золотых коконах извиваются его друзья. Выброшенной на берег безропотной рыбой мальчик хватал ртом воздух, а из уголка губ тянулась тонкая струйка густой желтоватой слюны.
Силясь вдохнуть, обезумевшие подростки отчаянно хрипели и скребли пальцами, до крови раздирая шеи, смешивая вязкую слизь с алыми струйками, в ужасе сознавая, что задыхаются. Ещё минута, и три тела уже бились в конвульсиях на полу – там, где клубилось, источая свой смрад, чужеродное вещество, перемешанное с человеческой кровью.
Они уже не слышали, как от неистовой тряски заходили ходуном железные стеллажи, как посыпались на пол стеклянные банки, разлетаясь на тысячи мелких осколков. Не видели, как выбирались из груды стекла серые карлики, скаля зубастые рты. Как, балансируя на тонких конечностях, они понюхали воздух и, не обращая внимания на три неподвижно лежащих тела, голодной стаей бросились прочь. Как серой шевелящейся массой уродцы накрыли мешок у подножия лестницы, ведущей наверх, и схлынули так же внезапно. Как сгрудились гудящим кольцом вокруг гниющих останков. Как лохмотья мешка резко дёрнулись и распались в прах, выпуская из стылой могилы зловонного мертвеца.
Изломанной походкой, подволакивая истлевшую ногу, покойник двинулся к лестнице. Склизкими пальцами с чавкающим звуком вцепился он в скобу, другую, третью. Сверху на гудящую свору распухших уродцев сыпалась ржавчина вместе с кусками истаявшей плоти, но кадавр упорно стремился наверх.
Вот