На этом кладбище не могли восстать из гроба даже самые свежие мертвяки. По одной простой причине: оно было накрепко запаяно сильными некромансерскими чарами. Да тут, поди, тоже человеческой кровью закрывали! Ох, Милосердная Смерть, что ж такое творится, что за гадюшник развелся в Щедром Поле и его окрестностях?!
Сильнее всего было наколдовано в углу, где за ровненькой свежей оградкой высились пять крестов. Одна могилка была для взрослого человека, остальные поменьше. Детей хоронили, может, даже младенцев. На могилке, крест которой обвивали цветочные венки, стояла кружка. Ниенна заглянула внутрь – молоко. На соседней, что предназначалась взрослому, стояла тарелка с расклеванными воронами оладушками, пригоревшими, плоскими, явно испеченными неумелой мужской рукой.
И на всех было рассыпано зерно и разбросана пошинкованная репка.
У Ниенны перехватило гортань: мигом накатили собственные переживания, до сего дня успешно подавляемые. Она села на лавку, тоже новую, тщательно обструганную, и заревела.
Что она оплакивала? Свою боль, покалеченное тело, почти иссякнувшую силу? Мать с отцом, что так и не поняли, почему она сбежала из дома и отказалась выходить замуж за старого маркиза, который для шестнадцатилетней девчонки был страшнее эльфовской богини Тридамат? Или любовь, которой никогда в её жизни не случится, ибо напророченного мужика с огненным сердцем не существует на белом свете?
Горе деда Ерохи, странного старика, который сам то ли человек, то ли дух, то ли нечисть, раз его родню держат под землей, но которого всё равно жалко так, что сердце рвется на части? Девок, которым красивый парень светит лишь на праздник, а поутру, в лучшем случае, – золотая монетка, кинутая в подол? Богатое приданое, купленная на эти деньги корова – и пропахший потом да хмелем муж, который никогда не сравнится с ласковым столичным чародеем?
Когда некромансерка очнулась и подняла голову, солнце уже клонилось к закату. Она ахнула, торопливо вытерла слёзы и побежала к выходу, потирая бурчащий с голодухи живот. Хороша гостья: обещала прийти к старосте на завтрак, а явится в лучшем случае к вечерней трапезе!
Нехорошее предчувствие кольнуло Ниенну ещё на выходе с поля. Отсюда по прямой дороге до околицы оставалось от силы полверсты, но уже было слышно, что в деревне ни звука. Не мычали коровы, не визжали дети, не ругались мужики, возвращавшиеся с покоса, не пели о любви девки.
Некромансерка вбежала в ворота, едва переводя дух, и с ужасом поняла, что предчувствие её не обмануло. Растерянно огляделась по сторонам. Где боевики? Где Азали с Гердой?
– Внученька, – тихо позвал её дребезжащий старческий голос.
Она обернулась и увидела сидящего в кустах деда Ероху. Судя по лицу, тот тоже недавно плакал.
– Беда, внученька: старый барин при смерти, – торопливо заговорил он, с кряхтением выбираясь из зарослей чертополоха.
– Не может быть! – ахнула Ниенна. –