Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны. Кэтрин Грейс Кац

ответил Анне просто: «Ну, посмотрим, как получится», – вселив в неё тем самым предчувствие очередного разочарования{51}. Но затем в начале января он её вдруг приятно удивил. Поскольку Уинстон снова берет с собою Сару, а посол Гарриман – свою дочь Кэтлин, сообщил он, Анна также может присоединиться к делегации, если пожелает. Когда Рузвельт уведомил супругу о своём решении взять в поездку дочь, пришла очередь Элеоноры обидеться на мужа. Мать так сочувствовала Анне, когда ту не взяли в Тегеран, а теперь дочь знала, что Элеонора всем сердцем наделась, что Франклин пригласит её в помощницы на эту новую конференцию. Но нет, он неожиданно решил отставить Элеонору и взять вместо неё Анну, сказав, что «так проще», поскольку Черчилль и Гарриман будут в Ялте с дочерьми, а не с жёнами. Если же он явится с Элеонорой, те, другие, подумают, что им тоже надо переигрывать, и это создаст ненужные затруднения. Элеонора сделала вид, что объяснение ею понято и принято{52}.

      Конечно, выбор Анны в качестве адъютанта действительно упрощал логистику, но исчерпывающим объяснением, почему Рузвельт предпочёл дочь супруге, такой довод служить не мог. Элеонора то ли действительно не видела, то ли отказывалась признавать, что после сорока лет в браке с нею здоровье её мужа пришло в полную негодность. При всех её благих намерениях она не только не способствовала лечению или хотя бы облегчению мучительных страданий Франклина, но, напротив, усугубляла его болезнь, продолжая тянуть из него жизненные соки. Анну, к примеру, восхищала неуёмная жизненная энергия матери и то, как она всю душу вкладывает в благие дела, например, защиту прав женщин и помощь обездоленным. Однако по природе мать её никогда не отличалась ни добротой, ни сердечностью, ни заботливостью. У Анны сохранились отчётливые детские воспоминания, как она иногда заглядывала к матери в кабинет, когда та была за работой. Заслышав её шаги, Элеонора, не поднимая головы от бумаг, произносила ледяным тоном: «Чего тебе надо, дорогая», – и это был не вопрос{53}. Элеонора также лишена была чувства такта и зачастую встревала с замечаниями по поводу политических решений Франклина совершенно не ко времени или не к месту. При этом мнения её имели свойство сильно тяготеть к крайностям. Отец же, хотя и ценил её точку зрения – и даже, по его словам, дорожил ею, – но признавал, что супруга зачастую не понимает, насколько плотно расписано его время. Он вынужден буквально разрываться между массой разнонаправленных и трудносовместимых между собою дел, особенно в военное время, когда минуты отдыха выпадают крайне редко. И в эти драгоценные из-за их мимолетности перерывы Рузвельт не любил расспросов близких. На одном званом ужине Элеонора начала было выспрашивать супруга о причинах, побудивших его принять одно из недавних решений. Президенту же после изматывающего дня хотелось одного – расслабиться на дружеской вечеринке, и пытливые вопросы Элеоноры ему пришлись явно