Однажды днем я пришел к нему в палату: за окном бушевала гроза, гром был таким сильным, что, казалось, каждый мог ощутить его глубоко внутри себя. Оконный проем прошивали молнии, ветер трепал верхушки деревьев у парковки, а затем серая пелена дождя начала расстилаться над машинами до тех пор, пока не поглотила окно палаты, и тогда где-то наверху водостоки начали клокотать, словно фонтаны.
– Разве не великолепно? – с улыбкой спросил он меня, растворившись в моменте. – Красиво.
Какие-то люди бежали через всю парковку, чтобы обрести безопасное укрытие в салонах своих автомобилей, а с проходившего поблизости шоссе начал бить дальний свет других проезжавших машин. Через несколько минут все прекратилось: на небо возвратилось сияющее солнце, а лужи, занявшие непозволительно много места на черном асфальте тротуаров, начали высыхать прямо на глазах.
– Знаете, – сказал он, – однажды в Атланте я видел слайды одного известного мастера перформанса. Забываю его имя. Не важно. Он засыпал парковку битым стеклом. Была ночь, но он включил все лампы дневного света, и сияние стало отражаться в осколках. Понимаете, о чем я?
Я в недоумении покачал головой.
– Ну, он полз на животе по парковке, засыпанной стеклом. А затем позвал фотографов, чтобы те сделали снимки. Когда художник поднялся на ноги, он был весь в крови, но при свете ламп она казалось черной. Знаете, как он назвал это творение? «Нежно сквозь темноту», – и пациент засмеялся.
– Я всегда сожалел о том, что не учился в университете, – сказал он немного погодя, – но сейчас я думаю, что этот парень не понимал, о чем говорил.
Через несколько дней больной решил отказаться от пищи. Никакой еды, в меню только вода, морфин и ледяные чипсы. «А какой смысл?» – заявил он. Это была пятница перед выходными по случаю Дня памяти, меня ждали три дня отдыха. Я сказал ему, что обязательно загляну, когда вернусь.
Он поднял на меня глаза.
– Бутьте осторожны, Фрэнк, – сказал он. – Столько аварий случается именно в День памяти. Я бы не хотел, чтобы с вами что-то произошло. У тебя вся жизнь впереди.
Я пожал ему руку и поблагодарил, а перед тем как уйти, взял его на руки и помог занять более удобное положение на подушках: он был настолько слаб и невесом, что не мог двигаться самостоятельно, а мне не составляло труда переместить его.
– Вы, наверное, должны помыть руки, – напомнил он, когда мы закончили.
Я так и поступил. Открыв кран над раковиной, позволил воде и хирургическому мылу обволакивать мои ладони, запястья, оголенные предплечья и локти. Как приятно было чувствовать прикосновения воды.
Он остановил меня снова, когда я уже оказался у дверей палаты.
– Если когда вы вернетесь, мы не пересечемся, – объявил он, – хочу сказать спасибо за все, что вы для меня сделали.
– Не беспокойся, мы еще с тобой увидимся.
– Без обид, – отвечал он на мои слова, – но надеюсь,