Мама строго одернула бабушку. А дочери сказала:
– Маша, ты уже взрослая девушка. И нам надо серьезно поговорить.
Маше льстили слова про «взрослую девушку», но что-то такое в голосе матери заставило ее насторожиться. Мама, повернувшись к бабушке, попросила ее уйти домой. Было видно, что той уходить совсем не хотелось. Но с мамой не поспоришь. Бабушка оделась, жалобно взглянула будто в последний раз на Машу и ушла, тихо прикрыв за собой входную дверь.
Мама приказала дочери:
– Сядь.
Маша уселась в кресло. Ей было тревожно. Случилось что-то экстраординарное: даже невозмутимая, обычно спокойная мама нервничала. Это было видно по ее рукам: мама не знала, куда их деть. Наконец, крепко сцепив пальцы, держа спину прямо, мать заговорила. И то, что она говорила, ошеломило Машу настолько, насколько может ошеломить женщину, набирающую воду во фляжку, внезапное нападение крокодила, выскочившего из этой такой, казалось бы, тихой воды.
– Ты часто спрашивала про папу. И я лгала тебе, дочка. Я не знаю, сможешь ли ты меня простить после всего этого. Я прошу у тебя прощения. Потому что виновата. Тогда я была молодой и считала: будет лучше, если ты ничего не узнаешь. Старалась оградить тебя от злой, нехорошей правды. Отец ушел от нас, когда ты еще не родилась. Он не скрывался и не прятался, но я отрезала все пути-дороги в нашу семью.
Это моя вина. Я считала, что предательство нельзя простить. Четырнадцать лет я ничего тебе не говорила и не общалась с ним. Он присылал алименты, посылки и никак нас не беспокоил. Но последние три года он постоянно пишет мне, что очень хочет повидаться с тобой. Я не отвечала на его письма. Но теперь он стал приезжать. И пока ты была в лагере, я виделась с твоим папой. У него другая семья, где растет еще ребенок. В общем, это все. И теперь дело за тобой: хочешь увидеться с ним, возражать не буду. Не хочешь – твое право. Я всегда на твоей стороне, дочь.
Мать замолчала. Она так и сидела с прямой спиной, бледная, без единой кровинки на лице. Маша видела, как ей тяжело, как она растеряна. Что делать, Маша и сама не знала. Но внутренним чутьем, так свойственным женщинам, она поняла, что матери как никогда, сейчас нужна поддержка. Маша обняла маму. Та была каменной. Но постепенно тело ее обмякло, из глаз полились горячие слезы. Наталья прижала к себе Машу. Они плакали, но это были чистые слезы прощения.
– Что же ты скажешь мне, Машенька, – наконец-то спросила мать.
– Мама, я ни в чем тебя не виню. Ты все правильно сделала. Но отца я видеть не хочу.
Наталья все поняла. Ее девочка была не готова простить человека, предавшего ее.
Глава 6. Елена
Валерий любил свою хрупкую Ленку. Правда, любил. Она казалась ему существом с другой планеты. Она говорила, двигалась, ела совсем не так, как говорили, двигались, ели другие люди, с которыми долгое время жил Валерка. Ее походка, свойственная балетным, оставляющая следы елочкой, восхищала и умиляла. Поворот и особый наклон маленькой головки,