сирена, множество темных фигур перемещалось по закрытым обычно наглухо частным территориям, толпилось на набережной, на перекрытой автостраде, и как будто народу все прибывало, и они подходили все ближе… Клаудия ломала руки, вопрошая, не разбудить ли детей и попробовать выбраться, Пьер, неожиданно продемонстрировавший редкое хладнокровие, ее урезонивал, убеждая, что проехать никак невозможно, надо выждать, «мои мальчики, их убьют», – рыдала Клаудия, и Дора вдруг почувствовала прилив симпатии к этой недавно еще неприятной ей женщине, вмешался Ив, он утверждал, что маленькие виллы не трогают, по крайней мере, пока, да и долго эта суматоха не продлится, владения «хозяев мира» отстоят, и вправду, полицейских со щитами и дубинками становилось все больше, сигналили пожарные машины, появились вертолеты, и потихоньку огни вокруг стали съеживаться и гаснуть… Потом оказалось, что они в гостиной, огромный, в полстены, экран светится, и на нем множатся картинки, похожие на здешнюю и непохожие… В Париже пылали офисы больших компаний, рушились стены, скукоживались и падали наземь неоновые вывески, Дора мстительно сжимала кулаки, она хотела, чтобы они горели и дальше, это была собственность убийц ее отца и матери, так она теперь понимала, но потом на экране появилось чье-то имение, настоящий дворец среди садов и фонтанов, там тоже все горело и рушилось, и ей стало по-настоящему страшно, когда крупным планом показали висевшее на фонаре мертвое тело… были и еще трупы, обгоревшие и целые, повешенные, зарезанные, у одного даже отрублена голова… «так скоро и гильотину выволокут на Конкорд», – пробормотал Пьер… и все это происходило не только в Париже, в Страсбурге толпа ворвалась в отель, где жили евродепутаты, и выкинула нескольких человек, голосовавших против закона, в окна верхних этажей, и опять-таки не только во Франции, нет, вовсе нет, волна беспорядков… или это надо было назвать уже бунтом?.. катилась по Европе, круша и сметая горделивые здания корпораций, банков, дорогих магазинов… последнее, что запомнилось Доре, брезгливо зажимавший нос репортер, «нечем дышать», – говорил он приподнято, даже радостно… вот у кого был праздник, у журналистов, им ведь чем выше гора трупов, тем жить веселей… «нечем дышать, вонь страшная, расколотили подчистую всякую сверхдорогую парфюмерию, под ногами, прислушайтесь, сплошной хруст от битых флаконов, тротуар полит духами стоимостью в десятки тысяч евро»… Потом был опять провал и голос Клаудии:
– Малышка-то заснула.
– Я не малышка, – буркнула она негодующе. – Мне двадцать один год.
– Мне тридцать два, – отозвалась Клаудия. – Ив, может, отнести ее в спальню?
– Не надо, я и тут посплю, – пробормотала Дора и отключилась.
К утру все окончательно стихло, по крайней мере, в Ницце, около шести Клаудия потерла воспаленные глаза, размазав вокруг краску с век и ресниц и даже не заметив того, и предложила немного поспать. Ив с сомнением посмотрел
