Он чертовски страдал от смены часовых поясов после перелета, взмок как мышь в одежде не по погоде, но ему нужно уладить дело с Клаудией.
– Почему, пока мы летели, ты не сказал мне, что она настолько расклеилась? – спросил он Джону.
– Ничего она не расклеилась. – Эйвери встала на защиту Клаудии.
– Не делай из меня дурака.
– Она работала день и ночь, как вол, организовывая здесь все, восстанавливая, что можно, чтобы, когда завтра отменят штормовое предупреждение, мы смогли бы начать расчистку. Я не говорю о том, что ей пришлось улаживать дела с двумя сотнями постояльцев, ожидавшихся в течение следующих нескольких недель. – Эйвери посмотрела на него. – Она помогала в городе и другим курортам. Она сильная, лидер. Она не расклеилась.
– Тогда почему она расплакалась?
Эйвери покачала головой:
– Она измучена, переживает и беспокоится. Не спала почти пять дней. Вся ее жизнь полетела к чертям и, может быть, не знаю точно, она думала, что ты единственный человек, который по-настоящему поймет ее отчаяние. Никто из нас не может до конца понять, насколько беда на курорте, который она так любит, ранила ее. Только ты, Люк. Ты это сделал, Люк? Ты пошел на пляж, сказал ей, что все понял?
Он игнорировал укор Эйвери, чувство вины вновь захватило его.
– Я спрашивал, как она, ты сказал, хорошо.
Джона кивнул:
– С ней все хорошо. Чудесно. Учитывая то, что все, сделанное ею для курорта за последний год, разлетелось вдребезги. Она работала, помогала всем нам. Но ее семья – это ты, старик. Твое мнение всегда значило больше, чем чье-либо еще.
Люк нахмурил брови, расстроенный, что Джона прав. Он набросился на нее, обидел.
– Точно. Я лучше пойду и улажу все.
Эйвери остановила его:
– Я знаю, ты мужчина и все такое, в тебе заложено умение улаживать, но ей нужно просто побыть немного одной. Умный мужчина дал бы ей такую возможность. И может быть, после этого ей захочется, чтобы ты обнял ее.
Он кивнул.
– Дай ей время, старик. На твоем месте я бы не добавлял, ей и так досталось.
Хороший совет. Но ему невыносимо, что она наверху совсем одна и рыдает от того, что он наговорил ей. Клаудия никогда не была плаксой, живая, веселая, энергичная.
Как солнечный зайчик.
Он виноват, что она льет слезы.
Люк покачал головой:
– Нетушки, извините, не могу.
И ушел. Все следили за тем, как он поднимается к Клаудии.
Эйвери вздохнула:
– Думала, он умнее.
Джона обнял ее за плечо, прижал к груди.
– Даже умный мужчина может сглупить, если дело касается женщин.
Она улыбнулась и тоже обняла его.
– Это верно. Вы бываете довольно тупыми.
Джона хмыкнул и чмокнул ее в висок.
– Это плохо кончится, правда? – спросил Сайрус сестру, потрясенный, что кто-то может пойти против желания Клаудии.
Айсис кивнула:
– Ему конец.
Ноги