Дело принципа. Денис Драгунский

дочь от инженера, управляющего шахтами господина… ну, неважно, тем более что это ложь. Это она мне поднесла на блюдечке такую мерзкую клевету, что якобы я ее в чем-то подозреваю. Но это же безумие, бред! Иди сюда. – Он сграбастал меня в охапку, подтащил к зеркалу. – Смотри на наши носы. Смотри вот на этот вот крохотный уступчик. Не острие, не картошечка, не утиная нашлепка, а вот именно этот вот уступчик. Ну-ка, чуточку в профиль. У тебя и у меня. Теперь смотри на родинку на правой щеке, под нижним веком. Видишь? И у тебя, и у меня. Брови. Видишь? Уши, наконец. Смотри, как идет мочка. Смотри, какой загиб раковины. В точности. Видишь? Теперь ты видишь? Что ты – моя дочь?

      – Я всегда это знала, папочка, – сказала я. – Что с тобой, мой дорогой? Я вообще все это первый раз слышу! У меня никогда не было в голове таких глупых мыслей!

      – А она меня обвиняла в том, что я ее обвиняю!

      Мне вдруг стало неприятно и смешно одновременно.

      – Разбирайтесь сами, – сказала я.

      – Теперь уже все, – сказал папа.

      Потому что мама к тому времени уже от нас уехала.

      – Ну и тем более. И насчет хозяйственного ума. Это не хозяйственный ум, а просто интересно. Ну как мы повезем мою новую горничную? Если я, конечно, найду среди здешних девчонок (я произнесла «девчонок» с некоторым вызовом), если я найду ту, которая мне понравится, ца-ца-ца… – сказала я и усмехнулась, и высунула язык, и правой рукой сделала совсем уже неприличный жест.

      – Боже мой, Далли! – Папа покраснел еще сильнее. – Что с тобой? Ты ли это?

      – Это я, – сказала я. – Ты сомневаешься? А со мной ничего. Я просто хотела спросить, как мы повезем мою новую горничную. Я совершенно серьезна.

      – Господи, – сказал папа, – посадим ее в карету, где мой лакей и госпожа Антонеску.

      – Это невозможно, – ответила я.

      – Ах, ах! Ты думаешь, им там будет тесно? – засмеялся папа, вытирая пот со лба.

      Я сумела сильно вогнать его в краску.

      – Да при чем тут тесно? – сказала я. – Твой камердинер, да, кстати, не называй его этим презрительным словом «лакей», твой камердинер, а лучше сказать, твой помощник, твой адъютант – образованный человек, умница, дипломированный электротехник. Учился, кстати говоря, в том же Париже, знает по-французски, по-немецки и даже по-русски. И ты, разумеется, знаешь, что у него роман с госпожой Антонеску.

      – Что? – воскликнул папа.

      – А ты что, думал, что он влюблен в тебя мужской платонической любовью? – сказала я. – Или, может быть, ты думаешь, что такой достойный и образованный господин по ночам бегает в деревню, к девкам на сеновал? Или где-нибудь в чуланчике зажимает нашу лентяйку Эллу и договаривается с ней за две кроны? – Папа закрыл лицо ладонями и только мотал головой. – Фу, папа, как тебе не стыдно? Твой помощник – благородный человек и не только, как нынче все говорят «благородный» в смысле честных помыслов и нравов, но и в прямом смысле. Дворянин!

      – Как? – Папа вскрикнул, как обожженный.

      – Ну, полудворянин, – успокоила его я. – Побочный сын прусского офицера,