Ни один век человеческой истории не обошелся без депортации: голодные, оборванные, изувеченные – шли по земле миллионами; в крови, в грязи, в отчаянии.
Растение вырывалось с корнем – и летело на бесплодные земли. Теряя листья, цветы и плоды, порой меняясь необратимо, все же упорно цеплялось корнями за чужую почву и – приживалось…
В Казахстане, спустя неделю после приезда, умерла от брюшного тифа Малика. А он, Ахмад, продолжал жить – почему, и сам не знал, но упрямо, день за днем, поднимался с восходом, шел на работу (ему повезло: приняли в колхоз механиком – он неплохо разбирался в машинах; многие же, так и не сумев устроиться, умирали от голода), после возвращался в избу. Снял угол у старой казашки; глухая на одно ухо, бабка не донимала разговорами. Он и рад был бы уйти к жене и сыну, но – не получалось; и Ахмад знал – это нохчалла. Вскоре он женился снова – на чеченке, что бедовала в соседнем ауле: у нее умерли мать с отцом, самой приходилось тяжко – хоть в петлю… Он был знаком с ее старшим братом – тот, по слухам, сумел спастись от выселения, остался в Чечне, сбежал в горы и скрывался там. Получалось, что, кроме Ахмада, у девчонки и не было никого. Свадьбы не играли; он перевез ее к себе, приносил продукты, она штопала его вещи, стирала и готовила. Так прошел год; расписались в колхозном «красном уголке», через семь месяцев она родила сына. Асет оказалась хорошей хозяйкой – среди чеченок других не бывает; покорной и покладистой женой, заботливой матерью. В пятьдесят седьмом, когда объявили о «реабилитации», у них было уже трое детей – тех, что выжили; еще двое умерли, едва родившись. Он помнил, как радовалась Асет, услышав, что можно вернуться, но Ахмад не собирался рисковать семьей, срываясь по первому слову той власти, что уничтожила треть его народа. Он не доверял никому – и ждал, упорно, молча, пристально: вот отправились на родину одни знакомые, вторые, пятые… От них приходили письма – о том, что дома заняты, жить и работать негде. Но все же никого не посадили и не расстреляли, не отправили дальше в вагоне для скота… И через два года, когда шайтана уже зарыли в землю, Ахмад повез семью домой. Старшему сыну было тринадцать, второму – десять, дочке – четыре с небольшим. Ему самому только что исполнилось тридцать шесть – а он чувствовал себя древним, как песок в казахских степях. Еще в Казахстане он решил, что возвращаться в Грозный не станет,