– Я отбиваться буду!
– А сегодня что не отбилась? – она посмотрела на меня с улыбкой.
Я отвернулась.
– Во то-то. От мужика не отобьёшься. Только если убьёшь. Убьёшь – посадят. Зачем жизнь себе ломать, да нервы портить? Да и Гришка руки распускать любит, если что не так.
Я была шокирована её осведомлённостью о пристрастиях Коршунова.
– Бабушка, а тебе откуда знать-то? Может, отрезвеет и не вспомнит ничего. Он же напился до поросячьего визга. Ещё стакан и дойти бы до меня не смог.
Она хитро улыбнулась и присела рядом со мной.
– Лизонька, ты не серая мышка, чтобы тебя не вспоминать. Вон, какая красавица, – она погладила меня по волосам. – Тут на днях девка из Козловки приходила. Поздно пришла. Травки уже не помогли бы. Пришлось вырывать Гришкино семя. Так что муж твоей сестры ещё тот походун. Не сомневайся, полезет.
– Не хочу! Он зверя лесного хуже, – я опять заплакала, закрыв лицо ладонями.
Бабушка Есфирь обняла меня и, как маленькую, принялась гладить по спине. Её руки всегда успокаивали меня, снимая любую боль. Только в этот раз у меня болела не разбитая коленка, а душа.
– Полно, девонька, поплакала и будет. Слёзы горю никогда не помогали. И зверя приручить можно. Мужик и зверь одно лихо. Зверю мясо нужно, а мужику ласка. Зная, что хотят мужчины, ими можно управлять.
– Да противен он мне, – ещё сильнее заплакала я.
– Он в твоей жизни ненадолго. Судьба сама отведёт его. Я уже почти век прожила и много чего знаю, милая.
Она прикоснулась к моим щекам своими ладонями. Её пальцы были шершавые, но такие тёплые и ласковые. Аромат сухой травы, исходивший от её рук, успокаивал. Есфирь Исааковна прижала меня сильнее к себе. Эти объятия были для меня самые нежные. Моя родная мать никогда так меня не обнимала и не жалела. Сколько себя помню, всегда в трудную минуту рядом оказывалась бабушка Есфирь. Я упаду. Она поднимет со словами: «Вставай. Всегда вставай. Даже если трудно, всё равно поднимайся на ноги. Не лежи на потеху толпе». Я разобью коленки. Она промывает их и говорит: «Не плачь. Боль проходит, а слёзы высыхают». Меня дразнят. Она разгонит недругов и скажет: «Ты та, кем сама себя считаешь». Она всегда была рядом со мной или я всегда стремилась к ней. Я уже и не знаю. Родную бабку я никогда не вспоминаю. Её место в моём сердце заняла чужая мне женщина. Чужая, но такая родная. Родная, пусть не по крови, зато по духу.
Время в тёплых руках бабушки Есфирь летело незаметно. Я выплакалась у неё на плече. Поведала всё, что на душе, а она всё это время, утешая меня, шептала:
– Пройдёт. Всё пройдёт, милая. Время лучшее лекарство от горя, ненависти, боли, обиды и любви.
Старые часы пробили четыре утра. Я вспомнила о доме. И в это мгновение я поняла, что пойти туда мне не в чём. Вся одежда изорвана. Придя в таком виде, мне точно не избежать разговора с родителями.