Мой друг девочка. Антонина Штраус

удержать невероятное ощущение в закромах памяти. Обидно: с нами случилось чудо, но мы так до конца и не поверили в него. Чуть не сказала «как будто». Но все-таки удержалась. Наверное, мы не совсем пропащие. Может быть, в этот момент вокруг нас собралось плотное кольцо духов – темных и светлых, лопоухих и бородавчатых, бесплотных и подметающих пыльный асфальт кружевной сорочкой. Они «болели» за нас, проталкивались в первый ряд, со всех сторон к ним бежали все новые и новые, скоро их набралась целая толпа. Возможно, эта толпа уместилась бы на острие иголки, а может, заняла бы целый континент. Некоторые делали ставки, а кто-то радостно взмывал в небо, вереща: «Слышите? Это моя правнучка! Вот! Додумалась! Правнучка-то, а?» Один из них отчаянно и безнадежно кричал что-то нам в ухо, и его устало одергивали: «Ну что ты надрываешься? Ясно же – не услышат. Помолчи – не видишь, они о важном».

      И казалось, что кто-то в белом шел на полшага позади нас, чуть улыбаясь в бороду и вроде бы не обнимая за плечи, но нам казалось, что мы ощущаем это объятие.

      17 декабря 2010 года

      Банальный прием – письма с того света. Я рыдала над ним еще у Ромена Гари. И все же мысль о неизбежном конце вызывает в моей душе смутное желание чего-то похожего. Что бы я стала делать, если бы узнала, что скоро умру? Я задавала себе этот вопрос тысячи раз, горестно глотая слезы и смиряясь с неизбежностью конца. Я звонила своим школьным любовям, пытаясь выплеснуть на них те остатки нежности, которые с давних пор хранила где-то между желудочком и предсердием. Я обжиралась деликатесами, грабила банки, рыдала в подушку, отчаянно молилась и жертвовала деньги на благотворительность. А еще писала письма дочери. Я понимала: надо написать много писем – чтобы она получала весточки от меня хотя бы до совершеннолетия, но когда мысленно бралась за перо, мысли уходили. Что сказать этому совсем-совсем отдельному от меня, но такому родному человеку? Что я всегда хотела быть – непростительное желание для матери! – самой любимой ею? Что постараюсь быть рядом так долго, сколько смогу? Но как обещать, ведь я не знаю, буду ли где-то вообще? И самое страшное – станет ли меня по-прежнему волновать ее судьба?

      Что я понимаю, как больно и трудно, и здорово жить, когда тебе 10, 15, 18? Что я сама помню, как… Я удивительно мало помню о том, как быть ребенком, черты моего детства расплываются перед глазами, полными слез.

      Помню, мы с Валеркой – моей школьной любовью времен первого класса – идем по двору с сеткой, полной апельсинов. Или хурмы. То ли он помогал мне донести фрукты до дома, то ли я провожала его куда-то, но точно помню эту солнечную яркость плодов с терпкостью юности. Все-таки хурма? И образ Валерки в моем сердце – его неприбранная вихрастая голова с круглыми щечками, навсегда – оранжевая, круглая. Хотя никогда я не страдала ни дальтонизмом, ни синестезией…

      19 декабря 2010 года

      Маринин сын, трехлетий Олег, как-то заметил: «Тоска… А годы идут!»

      20 декабря 2010 года

      Свекровь спросила меня, как мы планируем отмечать юбилей совместной жизни. Я ответила: «Очень экономно,