Остров звезд. Анджей Ласки

Хемингуэй изрядно отличался от нашей разнопестрой братии. Как минимум возрастом. На момент его появления в нашей компании ему единственному было за двадцать. Его внешний вид не содержал типичной атрибутики рок-групп. Он выглядел обычно, если не сказать интеллигентно, только что очков не хватало. Но, бьюсь об заклад, и они у него были где-то аккуратно сложены в очешнике. Я, правда, никогда их не видел. Может, он репетировал в них дома, разучивая партии, но в гараже просто закрывал глаза и играл свою партию как тот носорог, что прет напролом через джунгли. Да и одевался простенько, но со вкусом, видимо кто-то из родных привил ему подобную привычку. Сколько раз у нас заходил разговор о его прикиде, ведь на выступлении он выглядел, как выпускник, только что бонета14 на голове не хватало: брюки, заправленная в них рубашка, пиджак сверху, прилизанная челка.

      К слову, о семье, как и Хайер о гитаре, Хемингуэй говорил с большой неохотой. Знал, что живы и что у них все в порядке, живут где-то в провинции Аризоны, впрочем, я не разбирался – не мое дело. Старший брат Хема был финансистом и работал в каком-то банке в Чикаго. Ну как старший – лет двадцать разницы. И если с родителями Хем общался хоть и редко, но с любовью, что читалось в его интонациях и разговоре, то брата не переваривал совершенно, как я лаймовый пирог, несмотря на то что тот очень приятен в жару. Похоже, между ними произошло что-то серьезное, что не утихло до сих пор. А, может, всего лишь разница в возрасте. Куда нам, новому поколению, понять тех, сорокалетних.

      Как вы можете догадаться, Хемингуэй – всего лишь прозвище, навеянное любимым писателем. Не то, чтобы он ему соответствовал, но что там творится у него в голове – тоже не представляю. Хотя на пьяных вечеринках вечно отыскивал бутылку рома15 и уже не расставался с ней до самого утра.

      Трудно сказать, когда он находил время на чтение, но Хем – такая ходячая библиотека, включающая в себя несколько сотен наименований. Помимо своего любимца, он зачитывался книгами Франца Кафки, Зюскинда, Хорхе Луи Борхеса, Достоевского и еще много кого, чьи имена и фамилии я даже не выговорю. Благодаря богатому вокабуляру16, Хемингуэй первым решил писать песни, но когда понял, что его испещренный литературными отсылками текст безо всякой музыкальности и ритма оценит разве что Бродский17, которого он тоже весьма почитал, забросил это дело.

      Он единственный из нашей компании, кто имел настоящее музыкальное образование. Да-да, чему тут удивляться, он окончил музыкальный колледж Беркли18 в Бостоне с отличием. Не то, что я со своей музыкальной школой. И бас-гитарой он владел на все сто, однако в отличие от меня или Хайера – тех еще самоучек, его игра выделялась правильностью и академичностью. В ней был почти математический расчет и точность, но не было моей плавности и текучести или безудержной, яростной энергии Хайера, часто переходящей в атаку. Интеллигент, его мать, что с него взять?

      Свою