– И что это ты тут делаешь в такую рань? – в дверях нарисовалась Фарти, сложив руки на груди и мягко улыбаясь, так, будто поймала кота за кражей рыбы с кухни. Свежий и бодрый вид племянницы, ее сияющие глаза без тени усталости развеяли вчерашние тревоги, однако женщина все же подозвала девушку к себе – хотелось получше убедиться, что недомогание отступило.
– Я собралась спуститься вниз, в поварскую, чтобы немного подкрепиться – страшно проголодалась. Не понимаю, правда, почему, ведь ложилась вчера не на пустой желудок… наверное. Ничего не помню что-то, – Паланио растеряно пожала плечами. – А что вчера было со мной? Помню только то, что ходила к мадам Равии, помню, как гуляла в порту… ой!
– Что такое?!
– А где ткань, которую я купила? При мне же были свертки… там был и подарок от хозяйки лавки.
– Это все, что тебя волнует? – Алта положила руки на плечи девушки. – Послушай, вчера тебя привели домой, не сама пришла, и ты была не в себе, и очень напугала нас всех.
– Всех? – нахмурилась Сафир и настороженно посмотрела на тётю. – Кого всех?
– Меня, Дорея, того, кто тебя привел, – женщина поспешила исправиться, поняв, что сболтнула лишнего. – Твой недуг, он… скажи, ты совсем-совсем ничего не помнишь?
На прозвучавший вопрос Паланио лишь отрицательно покачала головой и тут же задумалась, будто засомневалась в своем безмолвном ответе. Трактирщица же решила, что нечего беспокоить бедняжку рассказами и подробностями о том, чем та бредила, что говорила, будучи в туманном помешательстве и темном наваждении, и потому умолчала об этом. Забылось, и ладно, ни к чему выспрашивать, напоминать и сеять недобрые семена в без того нездоровом рассудке, ведь они могут дать губительные ядовитые ростки, которые едва ли завянут.
– Тебе сегодня не стоит выходить за порог, а еще лучше – не бродить по таверне. Набирайся сил и отдыхай, без твоей помощи мое заведение точно не развалится.
– Но почему? А как же работа?
– Я все сказала, считай, это мой наказ, и не вздумай ослушаться, – лицо Алты внезапно накрыла тень нешуточной серьезности, а голос стал холодным и каким-то чужим. Такие изменения в мягкой и приветливой тётушке случались крайне редко, и если они происходили, то Сафир точно знала, что лучше не перечить и делать так, как велено.
– Тётя Алта, а кто меня привел?
– Сын Нута, и счастье, что хоть он помог и не оставил тебя блуждать где-то, другие бы точно так и поступили, – Фарти презрительно ухмыльнулась и посмотрела куда-то в сторону. – И что с людьми такое, вообще, творится, одним богам ведомо.
Многие горожане были неплохими людьми, совсем неплохими, с ними чета Фарти имели крепкие дружеские связи, но, увы, это дружелюбие не распространялось на Сафир, будто она являлась кем угодно, но только не человеком. И подобная неприязнь, открытая брезгливость и неприятие не то чтобы злили, а больше раздражали, будто эту черноту нельзя подавить и изничтожить