Она взяла со стула старую юбку и сорочку, надела их прямо на ночную рубашку, сверху надела шерстяную вязаную кофту бордового цвета, повязала на голову белый платок, с выцветшим рисунком из цветочков, и вышла из маленькой спальни в комнату. Комната была тоже небольшая, метров двенадцать, с низким дощатым потолком. Там стоял прямоугольный обеденный стол, высокий, почти до самого потолка шкаф с одеждой, комод между двух окошек, на котором стояли фотографии и искусственные цветы в вазочках, а у внутренней стены, которую образовывала большая русская печь, стоял маленький диван. В углу висела потемневшая икона Божией матери с лампадкой, а на дощатой стене, что примыкала к спальне, был приколот кнопками старый журнальный портрет Михаила Сергеевича Горбачева, еще тех времен когда тот был генеральным секретарем.
По всем стенам комнаты было развешано множество фотографий в рамках. На некоторых можно было узнать саму старушку в разные периоды ее жизни, на нескольких старых черно-белых фотографиях узнать ее было трудно, так как на них запечатлевалась стройная, молодая и довольно красивая девушка с веселым и энергичным лицом. На одной из фотографий с ней под руку стоял такой же молодой и крепкий мужчина с русым чубом, выбивающимся из-под кепки, как у Ивана Бровкина. На другой она была в компании трех подруг, они стояли возле стога сена в косынках и с граблями через плечо. На этих фото были запечатлены рабочие будни колхозных тружеников, и поэтому в кадр всегда попадала то часть трактора, то груженой телеги, а штаны у молодого мужчины были запачканы то ли мазутом, то ли навозом.
На остальных фотографиях, почти все из которых были цветными, были запечатлены люди более молодые и близкие к современности. Иногда они были засняты вместе со старушкой, и их взаимное положение в кадре выдавало особую, вероятно, родственную близость. Вот она стояла вместе с молодым смеющимся мужчиной, обнимавшим ее за плечи, и молодой женщиной, и сама она была там значительно моложе чем сейчас. Вот те же мужчина и женщина, но уже постарше. Вот компания побольше, там те же лица, плюс еще другие, некоторые из них ровесники старушки, а другие более младшего поколения. Вот запечатлено застолье в какой-то большой просторной избе, а вот летний луг, сенокос, и все сидят на траве.
Но особое место среди этих фото, больше по размерам и висевшие на самых видных местах, были фотографии совсем юного персонажа. Он представал там то совсем маленьким мальчиком, то постарше, несколько раз школьником, а на одной совсем младенец в пеленках. Самый старший возраст восемнадцати- девятнадцатилетний юноша. Похожие черты лица на всех фото позволяли предположить, что это был один и тот же молодой человек. Однако главная деталь, доказывающая это – отношение к нему старушки. По возрасту он мог приходиться ей внуком, и наверно так оно и было, так как на всех фото, где они попадались вместе, не могла не броситься в глаза ее трепетная любовь к этому мальчику.
Вот она держит его маленького на коленях, и лицо ее светится от счастья и нежности. Вот он уже постарше, года три – четыре, сидит у нее на руках, он смотрит прямо в объектив, а она не может оторвать глаз от него, и на лице ее сияет улыбка. Вот они уже стоят вместе, мальчик почти догнал ростом бабушку и обнимает ее обеими руками за шею, а она прижалась щекой к его русой головке. А вот он уже высокий стройный подросток, лет пятнадцати, намного выше бабушки, красивое веселое лицо его задорно улыбается прямо в камеру, рука обнимает бабушку за плечи, а она обнимает его за стройную юношескую талию и все так же светится от счастья и гордости.
Варвара Федоровна, так звали старушку, как вошла в комнату, первым делом подошла к стене и полюбовалась висевшими фотографиями, потом, вздохнув, отворотилась и посмотрела в угол, где стояла миска с какой-то бурой кашей. Варвара Федоровна всплеснула руками и подошла к миске: «Муся, Мусенька, кис-кис!» – позвала она. Никто не отозвался. Старушка повертела головой туда-сюда, позвала еще раз: «Кис-кис, Мусенька!» – но опять ничего не произошло. «Куда же она делась? Гулять убежала, что ли? И не съела ничего, что я положила с вечера. Что же такое! – запричитала старушка, – ох, надо положить ей свежего». Она вывалила кошачий корм через форточку на улицу и полезла на полку в кухне, откуда достала пачку Китеката и принялась насыпать его в миску. После этого она пошла назад на кухню к газовой плите и поставила чайник на огонь. Сама присела тут же, у стола, как раз напротив нее, на стареньком навесном шкафчике, стояла фотография того же юноши, он был на ней в компании таких же молодых людей, наверно, его друзей. Варвара Федоровна с умилением смотрела на нее с минуту,