– Тут уж мне ничего неизвестно, – развёл руками дядя, – кроме того, что Хролк оказал себе медвежью услугу, потому как в ближнем бою лук против секиры не лучше простой палки.
– Мда, – покачал головой Роген, – кто бы мог подумать, что наш славный лорд перебил в отместку всех Лоренов и сровнял с землёй их замок лишь затем, чтоб в конечном итоге жениться на младшей из них и нарожать целый выводок маленьких Клиггенсов.
– И не говорите, ваше величество.
Повисла пауза, во время которой король съел кусок пирога, за каким-то лешим разжёг камин, ведь на дворе стояло лето, хоть и был его конец, а старый Джон умудрился опорожнить кувшин вина и съесть жаркое.
– Хоть вы и старше меня, дядя, – Роген уселся у огня, – но и я не мальчик, вот, мёрзнуть уже стал в такую теплынь, это вам всё нипочём.
– Держусь, как могу, ваше величество, но сырость для меня страшнее владений нашего палача, каждый день молю богов, чтоб было сухо. К чёрному корню слишком большая образуется привычка, а впасть в безумие я не спешу.
– Похвально, – король протянул руки к огню, – садитесь рядом, дядя, если вам что-нибудь нужно, то я возьму наш маленький столик и поставлю возле камина, не бегать же нам каждый раз за какой-нибудь коркой или куском мяса?
– Ваше величество очень добры.
Сказано – сделано. Роген встал, прошёл в угол кабинета и вернулся с изящным столиком ручной работы, поставил тот возле камина, а пока лорд Файрлин, кряхтя и охая, перебирался в кресло, поставил на столик кубки, пару кувшинов и несколько тарелок с кушаньями.
– Так-то лучше, – король откинулся в своём кресле, – не находите, дядя? Кресло всяко удобней, нежели эти треклятые стулья, хоть и набиты они шерстью и обивка из бархата и шёлка. Но пройдёмтесь-ка по Клиггенсам. Так, эта полукровка, как её…
– Леди Сиригаэль Клиггенс, – услужливо напомнил старый Джон, – старшая дочь лорда Глухолесья и быть может, самая несчастная из детей нашего Хролка. Далее…
– Не замечал у вас склонности к состраданию, – перебил король собеседника, покосившись на дядю.
– Посудите сами, ваше величество, – вздохнул лорд Файрлин, но вздох его был настолько полон лицемерия, что заметил бы и мертвец, – девица хоть и унаследовала красоту матери, ум отца, да и внешность человеческую настолько, что ежели только к краям ушей приглядеться, то можно узнать полукровку, но совершенно неспособна понести, чего и следовало ожидать. А меж тем ей уже тридцать два года, если память не изменяет, старуха по всем статьям,