Балыков сомневался: говорить с руководством РОВД о пропаже дочери или нет. А если выплывает его история с ювелирами, кладом? Ему никогда не отмыться. Но в то же время он понимал, что Викушку можно найти только силами уголовного розыска. Затоптав остатки осторожности, он пришел со своей бедой прямо к Володину. Это был его новый начальник, и Балыков невольно поспособствовал ему занять место Андрущенко.
– Дочь со мной жить не хочет, винит меня в смерти матери, – заявил Балыков. – Я сказал Викуше, что после сороковин ей надо домой возвращаться, хватит у бабушки жить. Так она наутро и сбежала. До школы не дошла.
– Сам знаешь, что тут два варианта. Если кто похитил, то в скорости будут требования. Если сама ушла – найдем, ребенок далеко не убежит. Сейчас соберу опергруппу, начнем.
К вечеру никто не позвонил, о выкупе требований не заявил. Распространение фотографии и ориентировки не помогли. Табеев прижал Боровицкого, но старый еврей лепетал, что ничего не знает и триста раз уже пожалел, что связался с нервным Балыковым.
– Округу прочесать нужно, – убеждал себя вслух Балыков, – цыгане от меня отстали, это не они. Тумайкин – жидкий дрыщ, на него можно времени не тратить. Да и далеко он. Скорее всего, дочь сама ушла.
Бессонная ночь прошла в телефонных звонках. Проверили все отделы милиции, спецприемники, морги и больницы. Ничего! Балыков свалился от усталости в шесть утра и проспал до девяти. Вскочил как ошпаренный, стал проверять смс-ки, пропущенные звонки, но снова ничего. Помчался в отдел. Голодный, всклоченный и помятый, он орал на сотрудников. Опергруппа сменилась, и ребята не знали, в чем соль и фишка. Свой район они проверили, а там… Не их епархия. Володин убыл на какое-то областное совещание, говорить было совершенно не с кем. Пометавшись по кабинетам, он в бессильной злобе зашел к кэдээнщице Мокиной.
– Знаю, знаю, – махнула она на Балыкова. – И как ты выживаешь только!
Простодушная и маловоспитанная Мокина ругнулась крепким словцом и предложила Балыкову выпить.
– Машка, пропадаю, – взмолился Балыков, – помоги хоть ты. Ну куда может ребенок деться? В автобусы не садилась, на трассе её не видели, в больницах и моргах нет.
– Варианты есть, – сказала Мокина, недолго думая. – У подружек. Но там проверили. У дружков… Но возрастом мала… Надо по притонам проехать.
– Вроде ездили, – уныло сказал Балыков, на что Мокина развела руками.
– Знаешь, чё, – начала она, – я вспомнила случай с одной девкой в прошлом году. Она инсценировала свой побег, а сама никуда не бегала. Сидела в сарае, пряталась. Прикинь, три дня сидела. Ночью выходила, жрала чё-то дома, потом опять в сарай.
– Поеду, еще раз всё прошарю, – сказал Балыков.
Поиски в сараях и на чердаках у Дины Петровны ничего не дали. Сама же теща изображала соляной столб: серая, прямая, непреклонная. Все её жизненные проблемы были из-за непутевого зятя. Балыков видел в её глазах непримиримую ненависть, но губы Дина Петровна сжала и ничего не комментировала. Швырнула ему, как голодной