«Выхода нет, – говорит Алекс. – Узел Горгоны не развязать. Разруби этот клубок змей, умри и освободись…».
Алекс засел глубоко внутри, он и не думает уходить.
«…и останься здесь навсегда».
Я вставляю два пальца в рот, чтобы выблевать его.
«Зря, – говорит он из-за плеча. – Я знаю, чем всё закончится».
Интересно, от какого верблюда?
«Разве не ясно? Я провидец. Я вижу будущее. И оно ужасно. Оно нарисовано торсионами страха и ненависти. Этот Армагеддон, кровь и пламя сводят меня с ума. Я превращаюсь в животное, рычу, рву и мечу».
Наверное, он и есть Ириму.
«Да, я Ириму, леопард-оборотень. Однажды я покорил гору с Тандой на хвосте».
Девушкой?
«Товарищ, ха-ха-ха, ты красавец… Девушка? Можно и так сказать. Советская власть, бессмысленная и беспощадная…»
Тебя превратили в пальму?
«В педераста, шпиона и врага народа».
Он хекает передо мной, из пасти вырываются облачка пара. Мой палец на курке, секунда – и я сбиваю его чеширскую ухмылку.
«Побереги пули, – шипит он. – Настанет время, когда они будут стоить миллионы».
Смотря в кого попасть.
«В себя. В голову, в висок, если по-русски. Или через рот – по-американски».
Он точно доведет меня до самоубийства.
«Сделай одолжение, – говорит он. – Разреши парадокс. Единственному убийце в городе приказано убивать всех, кроме самоубийц. Убивать ли убийце самого себя?»
Убивать… Наполовину.
«Убийство несет разрушительную энергию для других и созидательную для самого убийцы. Но что будет, если убийца направит эту энергию на себя? Птааг70 говорит, что вода, а Господь Всемогущий – камень».
Ножницы-бумага! А что будет, если твой Всемогущий создаст такой камень, который не сможет поднять?
«Главное, чтобы не вышел Малый Пенк71. Понял, Барранко72?»
Как он меня назвал?
«Лучше помолчи. Килиманджаро захватил твой Гай, Рураль и Ромбо73».
Я молчу: ромб на замке, рураль на засове, гай не шумит, роща не шелестит.
«И белая богиня уже Додома74».
Полина Леонтьевна? Уже вернулась домой?
«Смотря что называть домом».
Мороз крепчает. Ветер рычит как леопард, завывает и посвистывает. Хватает неласково – за шиворот, за лацканы – и тормошит, шпыняет, швыряет по сторонам. Стужа пробирает до костей, я сгущаюсь, леденею и трещу по швам. От этого дубаря можно дать дуба.
Но вдруг буран заканчивается. Снежный табун кучно ложится сугробами. Спирали рогов раскручиваются, белокрылые барашки, кружась и сверкая, опадают на землю. Мне опять хорошо – мягко и пушисто.
«Я предвижу юпитеры и софиты, цветы и овации…»
Нет, не хорошо – Алекс никуда не делся, не выветрился, не развеялся.
«Вспышки салюта и брызги шампанского. У вдовы Дурманова