Надя недовольно вошла в палату, откуда слышался крик. В стороне от всех, на койке лежало что-то, похожее на большой шелкопрядный кокон, весь в окровавленных бинтах, отверстием в районе рта и единственным не забинтованным местом его тела – левой рукой, с почерневшей, но не обгоревшей кожей. Надя машинально подняла табличку, висящую на спинке койки, прочла : « Сержант Михаил Рубцов –Танкист».
Она как-то инстинктивно взяла табуретку, села возле его койки, вложила одну свою руку – в его, а второй рукой начала тихонько поглаживать его руку сверху и тихо так говорить: « Это я –Миша!, Я –твоя Зоя! Успокойся! Так будет легче!». Повторяла это беспрерывно минут двадцать, может и больше, но танкист перестал кричать и, похоже, – заснул. Надя вернулась на свое место дежурной, а в голове все стоял зов-крик того молодого парня, практически сгоревшего в танке: «Зоя!Зоя!». Созвучность имени Зоя и её родного имени – Зося, настолько сильно подействовали на неё, она как бы поверила, что ночью тот сержант, звал именно её….
Когда на другой день, она пришла вечером на дежурство, на койке, где лежал танкист, был уже другой раненый. Она спросила у сестры, которую сменяла: – « А где тот парень-танкист?». «А его уже нет» –по -дежурному равнодушно, ответила та.
С того дня и началось, Приходя на дежурство, или обходя палаты во время процедур или осмотров, Надя начала видеть среди этих нуждающихся в лечении красноармейцев. –просто людей. Людей, которых судьба бросила на фронт, вне их воли, оторвав их от своих семей, родных и любимых людей, от работы, учебы и от всего простого, счастливого, человеческого. А ведь они, эти люди, ни в чем не виноваты, ни перед ней – Зосей, ни перед её отцом и мамой, да и вообще –перед всем миром. Виноваты совсем другие люди, скорее – нелюди, те, кто развязывает все эти войны, кто старается перессорить целые народы, и, кому выгодно перекладывать вину на этих несчастных солдат, которые гибнут по обеим сторонам фронта.
Надю (Зосю) никто не переубеждал, никто не перевоспитывал и не агитировал. Она дошла до этой простой истины самостоятельно, по-женски. Вначале даже боялась об этом думать, а потом все больше убеждалась, что все её новые мысли, – просто правда, и ничего здесь особенного нет,