По складу своего ума и характера Александр Петрович все больше склонен был к свободной, раздольной жизни. И хотя был уже немолод, в этом году ему исполнилось 40 лет, не задумываясь отправился в далекую Сибирь, оставив в Москве жену Екатерину Федоровну и троих детишек. Ну не тащить же их с собой в Сибирь, в «Тмутаракань».
Вот уже почитай три года как не видел Александр Петрович свою семью.
– Старшей-то дочери, Прасковье, уже однако, 19 лет в этом годе стукнуло. – Вспомнил вдруг он – Совсем взрослая девица.
Служба в Енисейском остроге Александру Петровичу нравилась. Жалованье хорошее, да и начальников никого, считай сам себе хозяин. Он планировал бы вообще остаться здесь навсегда, но на все, как говорится, есть воля Господа и Государя конечно.
Александр Петрович улыбнулся вспоминая, как вышел провожать его народ енисейский. Любили его казаки. Все до единого вышли на дорогу. Как смахивали тайком скупую слезу бородатые мужики, как заголосили в крик бабы, как ревела, цепляясь за стремя, его кухарка, брюхатая Фроська, словно знала, что никогда он уже в Енисейск не вернется.
Спустя две недели, сидя за столом с воеводой Кетского острога Иваном Семеновичем Павловым за чаркой водки, Салтыков при свете сальной свечи плакался ему на неудавшуюся жизнь, на судьбу и божился, что чист перед Господом Богом, царями Иваном и Петром и сестрицей ихней Софьей Алексеевной. Наутро они при расставании обнялись и больше уже никогда не виделись, сохранив в тайне свой ночной разговор.
Воевода пару раз пнул ногой в стенку кареты, кучер что-то крикнул и обоз встал. Вывалившись из дверцы в сугроб, Салтыков оттолкнул казака, бросившегося ему помогать.
– Отойди, сам я – Обвел мутным взглядом хмурые бородатые лица казаков, спешившихся с лошадей, потягивающихся и разминающих спины. Увязая по колено в снегу отошел от дороги и не стесняясь справил нужду.
– Десятский где? – Буркнул он, не глядя ни на кого и заметив подбежавшего Степана Перфильева, спросил.
– Как настроение в отряде, здоровы ли казачки? Далеко ли до Москвы?
– До Москвы, воевода, совсем ничего осталось, – махнул рукой Степан, указывая на дорогу – только вот ночевать опять придется на постоялом дворе. В город нас, наверное, стража не пустит. На Москве смуты боятся. Я тут намедни с проезжавшими из Москвы казаками Яицкими говорил. – Степан опасливо закрутил головой.
– Садись ко мне в возок – Буркнул воевода – да прихвати с собой бражки – и грузно полез в карету.
Когда обоз тронулся, выпили по кружке браги и как следует закусив вареной медвежатиной, воевода повернулся к Перфильеву.
– Ну,