Все еще страдавший от ночных возлияний парень с благодарностью обмяк в седле, держа безвольной рукой поводья моего коня.
В лицо пахнуло жаром, стоило перешагнуть порог пекарни, небольшого строения с прилавком во всю ширину входа. На нем были разложены караваи, пироги и другая выпечка. У задней стены стояли две сводчатые печи с открытыми топками, где я увидел раскаленные докрасна угли. Поблизости топтались рабочие с деревянными лопатами на длинной ручке, следя за тем, чтобы печености не пригорели.
Я улыбнулся хозяйке, красивой грифонке с длинными черными волосами, и указал на караваи средних размеров, пришедшиеся мне по вкусу в минувшие дни. По-гречески я пока не говорил, поэтому показал два пальца: один хлеб – для меня, другой – для Риса.
Она ответила, слова на ее родном языке прозвучали резко. Тон был совсем другим, не таким дружелюбным, как прежде. Я вежливо улыбнулся ей и выложил четыре трифолларо – медные монетки, самые мелкие из тех, что ходили на Сицилии.
Она сердито замотала головой и выставила ладонь с пятью растопыренными пальцами, а вдобавок еще большой на другой руке.
– Шесть трифолларо? – воскликнул я. – Вчера каравай стоил две монеты, а теперь три?
Она встретилась со мной взглядом. В глазах читался страх, смешанный с упрямством.
Я покопался в мошне и увеличил количество монет до полудюжины.
– Кое-кто отнесется к этому не так спокойно, – заметил я.
В ответ я удостоился только сердитой гримасы.
Рис не удивился моему рассказу и сообщил, что цены на вино тоже намного выросли со дня нашего приезда.
– Местные нас не жалуют, – сказал парень. – Называют вонючими собаками.
– В этом есть доля истины, – ответил я, хмыкнув. – Большинство наших не слишком склонны мыться, а грифоны и ломбардцы окунаются в воду при первой возможности. Если верить молве, так поступают даже безбожные сарацины.
– Мы всех их называем Длиннохвостыми, – мрачно процедил Рис. – Чертями.
Это оскорбительное прозвище не порадовало меня, как и переданный Рисом слух про лучника, которого убили, а труп бросили в выгребную яму.
– Весть об убийстве не дошла до короля, – сказал я. – А потому я думаю, что она ложная.
Рис кивнул, но взгляды, бросаемые им на встречных, были отнюдь не дружелюбными.
Я тоже стал смотреть в оба. Быть может, у меня просто разыгралось воображение, но мне показалось, что в воздухе разлито больше враждебности, чем раньше. Я редко наблюдал улыбки. Не слышал голосов кабатчиков, зазывающих солдат отведать их вин. Но стоило мне увидеть у пристани корабли с развевающимися на них знаменами Танкреда, как все мои заботы рассеялись, словно дым под утренним солнцем.
Приехала Джоанна.
Она оказалась в точности такой красавицей, какой ее описывали: высокая для женщины, статная, с рыжевато-русыми,