Джеймс подошел к стойке в тот день, когда ее охватило особенно сильное сожаление – не из-за того, что зря бросила мужа, а из-за того, что вообще вышла за него.
– Могу я вам помочь, сэр? – спросила она.
Джеймс был в униформе водителя, а фуражку зажал под мышкой, словно офицер. Мама назвала его сэром, потому что так требовалось обращаться ко всем покупателям-мужчинам, а она изо всех сил старалась, чтобы в «Дэвидсонс» все цветные покупатели слышали это уважительное слово. Ведь именно ради этого погиб доктор Кинг, правда?
Мама была красива и знала это. Не настолько, как актрисы Дороти Дэндридж [2] или Лина Хорн [3], но достаточно, чтобы ее замечали. Лицо, как она считала, было типично африканское, кожа среднего тона, который все называли не иначе как «коричневый». По мнению мамы, самой привлекательной ее чертой были ресницы. Она ими жестикулировала, как другие люди общаются жестами рук. Окружающие сказали бы, что самое красивое в ее внешности – роскошная копна волос, густых и длинных, ниже лопаток. Больше ничего полезного от матери ей не досталось. Уилли-Мэй, девушка, которая жила в соседней комнате в общежитии, неплохо зарабатывала на том, что каждые две недели выпрямляла их расческой с подогревом и подкручивала с помощью щипцов. В тот период маме нравилось считать себя честной, поэтому всем, кто спрашивал, поясняла, что такие локоны у нее не от природы.
Когда Джеймс положил электрический разделочный нож на прилавок и подтолкнул к ней, мама заметила блеснувшее у него на пальце обручальное кольцо и подумала об Уилли-Мэй, которая без зазрения совести встречалась с женатыми мужчинами, если те клялись, что несчастливы в браке. Мама спросила отца, в какую бумагу завернуть нож, и решила, что этот мужчина не подошел бы Уилли-Мэй: подруга западала на красавчиков, светлокожих, со светлыми глазами и волнистыми волосами.
– Ты бы по уши втрескалась в моего бывшего мужа, – однажды сказала Гвен, пока Уилли-Мэй проводила по ее волосам расческой с подогревом, на зубчиках которой шипел жир.
– А он еще свободен?
Мама хихикнула и затянулась сигаретой, поймав облако дыма влажным полотенцем.
– Он был свободен все время, пока мы были женаты.
– Девочка моя, – произнесла Уилли-Мэй, – я не хочу учить тебя жить, но ты, наверное, очень гордая леди, если ушла от хорошего мужчины из-за небольшого кобеляжа.
– Дело не только в этом, – возразила мама. – И какая из меня леди? Спроси у моего папаши. Его послушать, я перестала быть леди в тот день, когда ушла от мужа.
– По крайней мере, у тебя был муж, – заметила Уилли-Мэй.
Мужчина, протянувший разделочный нож, сказал:
– Можете подобрать какую-нибудь бумагу для годовщины?
Мама