Поплакали женщины вместе, вспоминая все беды, что на них обрушивались, да и отвезла Глафира сестру в монастырь. И там Софья, наконец-то, покой обрела, перестала метаться, сказала, что душа её больше не мучается, что давно надо было сюда переехать, да сама не понимала, не ведала, где радость-то находится.
Глава 8
Во все родовые тайны понемногу посвящали Таню родная бабушка да бабушка Сержа – Глафира Ивановна.
Но не только тайны своего рода интересовали девочку. Понравилось ей бывать в таборе, и там больше всего привлекала Пелагея – пожилая цыганка, к которой все испытывали почтение. Что-то мощное, грозовое, как предвестие бури, чувствовалось в этой женщине, но при этом была и власть, умение бурю грозную на цепи держать. Приходя в табор, Таня безошибочно могла указать, в какой из кибиток иль палаток сидит сейчас Пелагея, ни у кого не расспрашивая. Силу, исходящую от цыганки, Таня чуяла, как продрогший человек на расстоянии чувствует тепло от печи, и тянулась к ней. И цыганка приглядывалась к племяннице Кхамоло. Разговаривала с ней ласково, понемногу стала допускать и к святая святых её тайн: не выгоняла, когда нужно было осмотреть хворого, позволяла наблюдать, когда разводила огонь в очаге и варила какое-то зелье, нашёптывая над ним непонятные слова, рассказывала об одном, о другом, обучала помаленьку. И уже лет с семи девочка могла недуги распознавать, запоминала, какими снадобьями и заклинаниями лечить их, могла уже помочь женщинам в родах, и, что более всего удивляло даже Пелагею – могла безошибочно сказать беременной, кого та носит: мальчика иль девочку…
Не все в таборе по-доброму принимали маленькую дворяночку, как, к сожалению, и её тётю. Это ведь уездное общество считало, что Анастасия опозорила себя и весь род, а цыгане, наоборот, её дворянство ни в грош не ставили, были убеждены, что Кхамоло себя унизил браком с женщиной чужой крови. И что им до её дворянства?