– Не потеряюсь, не переживай, – снова улыбнулся Стэнн. – Ты, главное, сама не исчезай. А ты как жила всё это время?
– Я? – горько усмехнулась. – Нормально жила. Обычной человеческой жизнью, без всякой магии. Когда мне исполнилось восемнадцать, папа с мамой переехали жить на юг. Им от бабушки в наследство большой дом под Краснодаром достался. А мама давно мечтала туда вернуться, раздражали её наши долгие зимы. Пока наследство оформляли, папа сумел работу найти по специальности. Вот они туда и рванули. А мы с сестрой остались. Сестра как раз только замуж вышла, а я в музыкальном колледже училась, не захотела место учёбы менять. Думала, доучусь и приеду. Но сперва в консерваторию поступила, а потом мама с папой развелись. Южное солнце головы напекло, что ли. Мама снова замуж вышла за местного мачо, папа женился на знойной красавице… Словом, стало у меня две семьи, но ни в одной я себя сейчас своей не чувствую. Так что обходимся поздравлениями с праздниками по скайпу. На третьем курсе замуж вышла за однокурсника. Детей, естественно, не заводили, доучиться хотели спокойно. А сразу после выпускных экзаменов он погиб. Я ему не раз говорила, что лихачество его до добра не доведёт…
Горло у меня перехватило, и я замолчала. Стэнн крепче обнял меня, обхватив обеими руками, потёрся щекой о мои волосы, пробормотал:
– А я-то, дурак, тебе жаловался на свою несчастную жизнь…
Я улыбнулась, беря себя в руки:
– У каждого свои горести.
И продолжила исповедь:
– Меня тогда работа спасла. Вкалывала с утра до вечера, как проклятая. Всех заболевших педагогов замещала, частников набрала. Училась много – и по Интернету, и уроки брала, новые методики преподавания осваивала. Потом свою студию открыла. Сначала параллельно с основной работой её вела, но вскоре поняла, что так я порвусь, в конце концов, и работу бросила. Зато за эти сумасшедшие годы я стала хорошим специалистом. Очень хорошим. Мои ученики на конкурсах призовые места занимают, в городских праздничных концертах участвуют, о моей студии даже в газете писали. Вот так и живу – вся в работе.
Мы помолчали, потом Стэнн осторожно спросил:
– А как ты здесь очутилась? Через столько лет…
Действительно – как? Я прикусила в задумчивости губу и начала вспоминать предшествующие моему появлению здесь события.
День не задался ещё с ночи. На меня напал очередной приступ бессонницы, периодически мучившей меня после смерти мужа все эти годы, и я уснула уже под утро, часа в четыре, а в семь надо было вставать: одна из моих учениц попросила провести занятие пораньше, потому что у неё появились какие-то срочные дела, и прийти в своё время она не могла.
Я не люблю заниматься вокалом в такую рань. Весь мой организм протестует против подобного насилия – и голос не звучит, и слух отказывается слышать ляпы учеников, да и мозги плохо соображают: мысли начинают звучать коряво, с кучей слов-паразитов «ну»,