В Нью-Йорке и позднее были снегопады, но они уже не парализовали город и не приводили к абсолютному безмолвию. Только тогда, один-единственный раз, я стояла на углу и чувствовала себя последним человеком на земле; больше такого не повторялось. Когда следующий буран аналогичного масштаба надвинулся на город, мир успел измениться: полная тишина стала невозможной.
Я вернулась домой в Бруклин. Согласно официальной версии, я проживала в Верхнем Ист-Сайде с Селестой – так думали мои родители. Закончив колледж, я переехала в Лондон учиться в аспирантуре, а Селеста, о которой мои родители отзывались как о «хорошей, милой девочке», устроилась на работу в детский сад и сняла студию с фиксированной арендной платой на Семьдесят третьей улице в Ист-Сайде, между Первой и Второй улицами. Когда я вернулась в Нью-Йорк, Селеста разрешила перекантоваться у нее на диване, обрадовавшись компании, а потом предложила остаться и поделить аренду пополам. Кроме того, согласно официальной версии – опять же для родителей – у меня был бойфренд, тоже «хороший и милый мальчик», с которым мы встречались еще в колледже, композитор, талантливый, веселый аспирант из Калифорнии. План был такой: я возвращаюсь домой из Лондона, получив степень магистра, накоротке заезжаю к родителям и перебираюсь в Беркли, в квартиру в нескольких кварталах от Телеграф-авеню[6], которую нашел для нас бойфренд. Там многоквартирный дом стоял кольцом, а в центре был дворик, где по логике должен был находиться бассейн. Но бассейна не было. И я отступила от плана. Я вернулась в Нью-Йорк и поняла, что не хочу уезжать. А потом встретила Дона.
На второй день я снова пришла слишком рано, поскольку страшно боялась опоздать. На этот раз я вставила ключ в замок, чуть-чуть приоткрыла дверь и, убедившись, что в офисе еще темно, а в приемной за стойкой никого нет, быстро закрыла дверь, села в лифт и спустилась в лобби. По Мэдисон-авеню прошлись снегоуборщики, как и по Пятой авеню и остальному Мидтауну, но город еще не проснулся, на обочинах высились громадные сугробы, а пешеходы медленно семенили по узким проходам, расчищенным на тротуарах. В лобби было кафе, где имелись свежие круассаны, и сейчас сонные посетители разглядывали стеклянную витрину под недружелюбным взглядом продавщицы южноазиатской внешности с волосами, убранными под сетку. Я присоединилась к ним, раздумывая, не выпить ли вторую чашку кофе.
Когда я наконец поднялась в офис, секретарша включала лампы в фойе; она еще не успела снять коричневое пальто. В кабинете напротив стойки тоже горел свет.
– О, здравствуйте, – произнесла она не слишком приветливо, расстегнула пальто, повесила на локоть