Затем Стив закрыл гроб, накрепко затянул все винты, вылез из могилы и закопал ее.
Это был его первый опыт на ниве истинной любви. До сего момента Стиву было совершенно безразлично, кого именно хоронят. В гробу лежало что-то мертвое, и это что-то требовалось поскорее предать земле – вот и вся морока.
Теперь же он стал прислушиваться к словам, произносимым священником, часто даже не у самой могилы, а в маленькой часовне в северном околотке кладбища. Именно там проводилось большинство служб, и гроб частенько оставляли в часовенке на ночь, до уборки перед следующим отпеванием.
Иногда хоронили молодых женщин. И совсем еще девушек.
Стив был единственным работником, жившим на территории кладбища. Каждый вечер он, согласно обязанностям, совершал последний обход, заглядывая в том числе и в часовню.
И вот он входил туда. Подступал вплотную к гробу, смотрел на мертвых женщин, поправлял венки, разглаживал какую-нибудь складку на одежде покойницы.
И медленно, бесконечно медленно, долгими ночами, он учился, как недозревший мальчуган, ласкам любви. Его учителя были тихи, мягки и очень добры к нему. Его жесткие руки научились ласкать, а не лапать; с его губ срывались порой бессознательные нежные звуки, а иногда и слова. Стив нежно касался бледных щек, лбов, рук… но никогда, никогда не поднимал им век. Так ему велело наитие – Стив вообще мало что делал сознательно. Он просто делал, а осознавал уже после того, как все произошло.
Рукою он ласкал нежную шею и затылок очередной покойницы. Дрожа, он сдвинул с ее груди венок из сирени, испуганно ощупал податливую плоть – и вот, наконец, склонив голову, поцеловал ее в губы и… возможно, еще в плечо или в щеку: он не помнит, что там было дальше. То был, несомненно, очень важный момент в жизни Стива-Говарда… только он его совершенно не запомнил.
Он срезал цветы на кладбище и носил их ночью своим возлюбленным. Сметая все другие, менее искренние подношения в сторону, он вкладывал в их холодные руки свои цветы.
Когда-то, когда еще были живы, эти женщины принадлежали другим – родителям, супругам и любовникам; теперь же – ему одному. Стива очень волновала эта мысль; они приходили к нему и становились собственностью его одного во всем мире. И не было в том никакого собственничества и тирании. Если кто-то кого-то и принуждал к чему-то, то лишь они – его. Этим странным безжизненным созданиям Стив отныне служил. И они, несмотря на это, принадлежали ему, и только ему.
Первая из них, что пригласила его на брачную ночь, была молодой и черноволосой. Он помнил цвет ее волос, но напрочь забыл имя. Она покоилась не в часовне, а в могиле, приготовленной к закапыванию.
Стив пришел к ней ночью, ослабил крышку – то была непростая задача, ибо гроб был плох, дешево сделан и в дополнение к шурупам весь ощетинился