Да, зря они послали на переговоры именно его. Дипломат из Броуди никудышный.
Уэст еще раз постучал и подождал, с трудом скрывая нетерпение. Броуди торопился вернуться в Лос-Анджелес. Его ждали полеты, а «пайпер» еще предстояло основательно осмотреть…
В этот миг Броуди уловил в доме едва слышный шорох.
Какое-то движение. Кто-то стоял за дверью и, должно быть, смотрел в «глазок», украшенный подковой. Этот «кто-то» явно ждал, когда Броуди уйдет.
– Мэдди?
Ответом ему была настороженная тишина. Гнетущая, напряженная тишина.
– Ладно тебе, Мэдди. Открой.
Молчание за дверью казалось еще тягостнее. Тогда Броуди решил сменить тактику.
– Я привез тебе целую кучу почты, скопившуюся в «Скай Хай эйр». Все твои журналы… – Броуди надеялся задеть Мэдди за живое. Она любила свои глянцевые журналы. «Ю-Эс уикли», «Пипл», новости из жизни звезд…
Мэдди вздохнула, но дверь не открыла.
Броуди пришлось прибегнуть к другому приему.
– Тебе следует знать: Шейн послал к чертям твою программу календарного планирования. Самолеты приземляются и взлетают как получится. Вполне возможно, некоторые покидают взлетно-посадочную полосу до оплаты рейса.
Ответа не последовало, по ту сторону двери повисла напряженная тишина. Больше всего на свете Мэдди ненавидела, когда швыряли деньги на ветер. И в этом вопросе их с Броуди взгляды полностью совпадали.
Впрочем, во всех остальных отношениях эти двое были полными противоположностями, как вода и огонь, день и ночь. Словом, как поется в песенке из передачи «Улица Сезам»[2], некоторые вещи совершенно не сочетаются.
– Ну перестань, Мэд. Шейн и Ноа с ума сходят от беспокойства. Открой дверь, чтобы я убедился, что ты жива и здорова, а потом можешь заморозить меня своим убийственным ледяным взглядом, и, клянусь, я немедленно уберусь и оставлю тебя в покое.
Не дождавшись ответа, Броуди с досадой и облегчением признал, что дела обстоят не так уж плохо: Мэдди ведет себя как обыкновенная стерва, давая понять, что ей от него ничего не нужно. Значит, за нее можно не волноваться. Пожалуй, ему остается только вернуться в Лос-Анджелес. То есть трусливо сбежать, поджав хвост.
Броуди немало натворил в жизни, но трусом никогда не был.
Разве что когда дело касалось Мэдди Стоун.
Фу ты, дьявольщина!
– Мэдди, – решился он достать из рукава последний козырь, – я принес тебе зарплату…
Вынув из кармана чек, он помахал им перед дверным «глазком».
– Знаю, от денег ты не откажешься. Я не оставлю чек перед дверью, так что тебе придется открыть.
В ответ не прозвучало ни звука: все та же гробовая тишина.
Проклятье!