Да, папа никогда не боялся высоты. А с ним не боялась и я – по крайней мере, не так сильно. Мы садились рядышком, бок о бок, и свешивали ноги с лестницы. Папа рассказывал о бейсболе, скручивая папиросы, и табачный дым плыл над улицами, что лежали внизу. Мы сидели так часами, наблюдая за проходящими по реке пароходами, которые баламутили вокруг себя воду.
– Ты только глянь на этих тягачей, – говорил папа.
Он любовался даже судами, груженными мусором и бочками с нечистотами, – они сбрасывали городские отходы в Атлантический океан. Иногда он показывал на какой-нибудь миловидный кораблик.
– Знаешь, я сюда приплыл на таком же красавчике.
От таких воспоминаний стало больно, но я все же присела на площадку подальше от края и сцепила руки в замок. Теперь реку было видно не полностью: недавно построенный дом на соседней улице загораживал мне обзор. Но если закрыть глаза, картинка все равно всплывала в голове.
В конце концов, мне хотелось увидеть вовсе не реку.
Я пыталась мысленно представить папину улыбку. Услышать его смех. Хотела еще разок почувствовать, что папа рядом. Пока я не уехала отсюда далеко-далеко.
И вдруг – как будто в палец ткнули иголкой – перед глазами всплыла ясная картинка.
Воспоминание, которое мне хотелось забыть.
Было утро. Лето. Мне почти пять лет.
Со всей осторожностью, чтобы не расплескать, я, как всегда, несла к лестнице чашку кофе для папы. Иногда мама шла рядом, чтобы в случае чего помочь мне, но в тот день ее не было дома. И когда я выбралась на залитую солнцем площадку пожарной лестницы, то увидела исполненный ужаса папин взгляд. Он схватил меня за локоть, дергая за рукав и тыча куда-то пальцем, и горячий кофе выплеснулся мне на руку. От такого ожога наверняка остался бы шрам, но я не расплакалась, а папа даже не заметил этого. Потому что мы оба неотрывно смотрели на реку.
Там был пароход. Огромный.
От его корпуса валили клубы густого черного дыма.
Я видела раньше пожары. В Бронксе постоянно загорались дома вроде нашего – из тех, что стояли тесно и были битком набиты жильцами: то угольный утюг опрокинется или кто-то оставит его горячим без присмотра; то искры из камина вылетят и попадут на ковер; то кто-нибудь заснет с раскуренной трубкой во рту. А в Нью-Йорке, где старые здания лепятся друг к дружке, занявшийся пожар потушить трудно. Позже, уже учась в школе, я прочитала о трех Великих пожарах нашего города: тогда огонь стремительно охватывал всё вокруг и погасить его не удавалось, а один из этих пожаров было видно из самой Филадельфии.
Но столь огромного пожара, как в тот день, мне еще не доводилось видеть. Это было страшнее всего, о чем я читала в книгах.
На таком большом расстоянии от нашего дома до реки ветер, дувший в другую сторону, не доносил до нас запаха гари от корабельных палуб, пожираемых огнем, – он перекинулся из фонарной кладовой, где было полно соломы и промасленной ветоши. Мы не задыхались от вони пробковой трухи,