Однако же, ступая по усыпанной буковыми скорлупками почве, Тиодольф не замечал ни небес, ни деревьев… глаза его смотрели прямо вперед – на середину лужайки. И чему удивляться? Ведь там на каменном кресле восседала женщина неизмеримой красоты… посеребренные лунным светом волосы ее, рассыпавшиеся по серому камню, казались готовым к прикосновению серпа ячменным полем в августовскую ночь. Она сидела там, словно бы ожидала кого-то, – не медля и не задерживаясь, вождь направился прямо к ней, заключил в объятия, поцеловал и рот, и глаза; и она ответила ему поцелуем, прежде чем Тиодольф опустился на камень возле нее. Ласково поглядев на него, женщина молвила.
– О Тиодольф! Едва ли подобает тебе, бесстрашный воин, обнимать и целовать меня, словно встретившуюся на лугу девчонку Илкингов… меня, Дочь Богов твоего племени, Избирательницу Убитых? Тем более накануне битвы… на заре перед выходом на поле брани?
– О Вудсан, Солнце Лесное, – отвечал тот. – Ты – сокровище всей жизни моей, которое я обрел молодым, и любовь к тебе я храню, хотя борода моя поседела. Когда же это я страшился тебя? Неужели в тот день, когда встретились мы на обагренном поле, двое живых посреди мертвецов? Меч мой тогда пятнала кровь врага, а одежду – собственная руда; дневные труды утомили меня, удручали полученные удары, и я думал уже, что вот-вот умру. И тут передо мной появилась ты: полная жизни, румяная и улыбающаяся, в чистой и свежей одежде, с руками, не запятнанными кровью. Помнишь, как взяла ты мою усталую и окровавленную ладонь и, поцеловав пепельно-серые губы, молвила: «Пойдем со мной». Я попытался последовать за тобой, но не сумел, так тяжелы были многочисленные мои раны. Но, измученный и усталый, я возликовал и сказал тебе: «Такова смерть воина, и она сладостна». Как понимать это? Ведь тогда люди говорили обо мне: «Он еще слишком юн, чтобы выйти против врага»… однако же это не мешало мне умирать?
Тиодольф рассмеялся, и слова его полились песней:
Стоя в кольце орешин, мы пили битвы вино.
И солнце достигло полудня, и вот закатилось оно.
Три Короля, три Гунна, вышли против меня —
Хитрые, умные в битве, каждый сильнее коня.
Рыча в безумии бранном, они кусали щиты.
И сперва была битва, а потом мне встретилась ты.
Яснело небо поутру, но дунул ветер, и вот
Увидел я острым оком облак медленный ход.
Гроза собиралась над нами, в чаще залег олень,
Глыбами туч, громами затмился багровый день.
Рухнул Король предо мною, но крепче бились другие два,
Щерилась, усмехаясь, мертвая голова.
И меч мой, воздетый к небу, ливень добрый омыл,
Кровью вместе с водою землю он оросил.
Долго