Все мои старания были напрасны.
«Что случилось? – спросил я напрямик. – Что вам нужно от него? Не сомневаюсь, он хотел бы, чтобы я…»
«Он был моим другом!» – перебил он меня. Его голос дрожал от обиды.
«Вы нездоровы, – сказал я. – У вас что-то вот здесь… – я указал на ранки, внимательно следя за каждым его движением, – на горле». Он даже не понял, о чем я говорю, нащупал пораненное место и потер его ладонью.
«Не знаю. Должно быть, москиты. Их полно кругом. – Он отвернулся и добавил: – Больше он ничего не говорил?»
Я долго стоял и смотрел ему вслед. Толпа расступалась перед тощей, нелепой, черной фигурой. Дома я рассказал Клодии о странных ранках на шее музыканта.
Это была наша последняя ночь в Новом Орлеане. Завтра, ближе к полуночи, мы поднимемся на борт корабля; на рассвете следующего дня он отплывет в Европу. Мы решили вместе погулять по городу. Она шла рядом со мной, тихая и нежная; теперь ее глаза всегда были печальны, словно пролитые слезы оставили в них свой след.
«Откуда же эти ранки? – спросила она. – Лестат пил его кровь во сне или с его согласия? Я просто теряюсь в догадках…»
«Наверное, одно из двух».
Я сам ничего не мог понять.
Я вспомнил, как Лестат сказал Клодии, что нашел человека, который будет лучшим вампиром. Неужели он говорил всерьез?
«Теперь это уже не важно, Луи», – напомнила она. Нам предстояло проститься с городом. Мы свернули с рю Рояль, пошли прочь от толпы. Город обнимал меня, я внимал ему всей душой и не хотел верить, что это наша последняя ночь.
Старый французский город давным-давно сгорел, на его месте выросли особняки в испанском стиле – они сохранились и по сей день. Мы медленно шли по узким улочкам, где не разъехаться двум экипажам; за побеленными оградами и парадными воротами угадывались райские сады, роскошные, как наш собственный; казалось, их полумрак полон прекрасных тайн и обещаний; высокие банановые пальмы качались над галереями, садовые дорожки терялись в зарослях папоротника и цветов. Наверху, на балконе, смутно вырисовывались фигуры людей, теплый речной ветер заглушал их голоса и шелест веера в руках женщины… Стены домов заросли глицинией и страстоцветом, мы касались их плечами, останавливались, чтобы сорвать особенно прекрасную розу или ветку жимолости. В высоких окнах отблеск свечей метался по лепнине потолка, или радужно сияли хрустальные светильники; вот стройная женщина в вечернем туалете облокотилась на перильца балкона; драгоценные камни