– Кто бы говорил про обман, – фыркнул он. – Уже два года катаете броневой лист и танковые дизели сверх плана, а сейчас ещё с зоной это затеяли… Думаете, никто не понимает, к чему всё идёт?
– И к чему всё идёт?
– К войне.
– К войне! – передразнил я. – Эдик, ты если народу всякую чушь задвигаешь, то хотя бы сам в неё не верь.
– Увидим, – проговорил он вяло. – А Челябинск вы ещё раньше добьёте. Теперь у вас все козыри на руках.
– Ты бы поменьше дягилевских балаболов слушал. Челябинск за счёт нас живёт. Знаешь, какова была цена Челябинску после катастрофы? Отрицательная. Потому что тогда здесь пахло не прибылью, а радиоактивным йодом, оттоком населения и рабочими бунтами. И если бы Сумин не уговорил Рыкованова взять на себя эти предприятия, знаешь, что бы было?
– Была бы конкуренция.
– Кого с кем? Всё бы скупили иностранцы за копейку и продали по частям. И не было бы у Челябинска заводов, а была бы одна сплошная экология, которой некому насладиться. Без «Чезара» город бы умер.
– Не умер бы. Это вам так выгодно думать. Вы до сих пор ужасы зоны людям пересказываете, чтобы образ Рыкованова-героя создать. Старо уже…
– Что?! – вспылил я. – Да что ты знаешь о зоне! Когда это случилось, тебе сколько было? Полгода? Ты видел зону сразу после катастрофы? Ты знаешь, какие тут настроения были?
– Не видел, – пробурчал Эдик, снова затухая. – А вы, насколько я понимаю, тоже ликвидатором не были.
Я не ответил. Мы мчались по дороге от Кузнецкого к Аргаяшу. Гаишники, увидев госномер, деликатно отворачивались.
Я действительно не был ликвидатором, но, в отличие от Эдика, хорошо помнил понедельник 17 февраля 1992 года, когда мы впервые узнали о случившемся.
Я учился в десятом классе. Первым был урок географии, но Ирина Николаевна долго не появлялась, и пока её не было, мы кидались тряпкой, засыпав парты меловой пудрой. Потом многие вспоминали, что в воздухе был странный запах, но я его не заметил. Ирина Николаевна вошла в класс внезапно, как обычно собранная и неприступная. И всё же в её лице было что-то новое – какая-то обескураженность. Она оглядела класс и велела всем отправляться домой, потому что школу закрывают на санобработку.
Дома я застал мать. Её тоже отправили в отгул. На кухне стоял таз с марганцовым раствором, в котором она вымачивала занавески и вешала их на окна прямо так, мокрыми и розовыми.
– На заводе что-то случилось, – сказала она. – Какой-то вредный выброс. Сказали, закрыть все окна.
Она протирала марганцовкой пол и мебель, и с тех пор этот запах вызывает у меня приторное чувство тревоги.
Вечером мы стояли с ней у закрытого окна и смотрели на кусок улицы Сони Кривой, и нам казалось, что его заволакивает светящийся туман. Отец потом смеялся и называл нас сказочниками,