Это было старинное кладбище, здесь хоронили «сословных» людей. Учась в восьмом классе Уваровской средней школы № 3, иногда убегали с уроков, играли здесь в зарослях кустарников, встречали здесь могильные памятники, надгробья, плиты132.
Как жила память в довоенные и первые послевоенные годы, сегодня уже сложно реконструировать. Тех, кто мог бы рассказать об этом, уже нет в живых. Но, по имеющимся у нас сведениям, полученным от уваровских респондентов (детей и внуков участников событий), мы узнаем, что вслух заговорили об антоновщине в начале 1950‐х годов.
Моими респондентами были местные жители – внуки очевидцев событий. В их рассказах о том, каким образом происходила передача памяти о Тамбовском крестьянском восстании в доперестроечные годы, присутствуют общие наблюдения. Например, оба рассказчика, фрагменты интервью с которыми приведены ниже, связывают отсутствие в 1940–1950‐х годах коммеморативных практик и даже обсуждений на обыденном уровне событий тех лет с жесткой сталинской цензурой и репрессивной политикой, а последующую возможность делиться этими воспоминаниями – с изменением идеологического дискурса в «оттепельный» период.
Ответ: Вы знаете, в 53‐м году умер Сталин. Наступило, там два года смутное время, а потом так называемая хрущевская оттепель. И люди стали посмелее. Грубо говоря, стали язык развязывать. А до этого, иногда вот так – говорят: «Закрой [рот], помалкивай». И нам, даже нам, детям, говорили: «Вы там лишнее не говорите».
Вопрос: Но ваше село было за красноармейцев?
Ответ: Да.
Вопрос: А почему же взрослые боялись говорить все равно об этом?
Ответ: Об антоновщине вообще не говорили. Вот в эти годы об антоновщине – официально как будто и не было. Это не существовало133.
Другая собеседница в своих рассуждениях о причинах забвения Тамбовского восстания