– Как зачем? – возмущался Иннокентий, отодвигая Семеныча от тележки с полотном. – Продавать! Ты же сам сказал…
– Кеша, что ты несешь? – перебил его Семеныч, продолжая наступать. – Бери свою картину и пойдем отсюда. Без обид! – Он подхватил друга за локоть и потащил в сторону выхода.
– Никуда я не пойду! – отмахнулся Иннокентий. – Я долго работал и не собираюсь уходить с пустыми руками! Да и жене я обещал… – Старый художник наклонился и продолжил распаковывать картину, придерживая ногой тележку.
Ситуация вырисовывалась чертовски неприятная. Иннокентию было противно от того, что его лучший друг так подставил его. Он злился, но виду не подавал, думая про себя: «Раз уж пришел, доведу дело до конца!»
– Добрый вечер, господа, – отвлек его нежный женский голос. – Я прошу прощения, но меня очень заинтриговал ваш разговор. Простите, я невольно подслушала. – Дама в больших темных очках широко улыбнулась. – Я бы хотела взглянуть на вашу картину.
– Мою? – отозвался удивлённый Иннокентий. – Сейчас-сейчас… Только развяжу этот узел… Вот она!
– Кеша, убери это! – прорычал Семеныч.
– Подождите, – обратилась вежливая дама в тёмных очках к охраннику, и в её голосе зазвенели стальные нотки. – Я хочу взглянуть на картину! Это же галерея искусств, не так ли? Разве я не могу насладиться искусством в полной мере? Картина уже здесь, я тоже тут, а значит, я могу на нее взглянуть. Или мне позвать администратора?
– Нет! В смысле, да! – замешкался тот. – Мадам, вы правы, конечно. Смотрите, сколько хотите. Я пока тут приберу. – Семеныч спешно повесил картину с фигурами на место и удалился, пригрозив Иннокентию напоследок кулаком.
– О, ваша картина чудесна! Эти милые песики с сумками и обнаженные господа на деревьях – это просто шедевр. – Женщина легонько провела рукой по деревянной раме. – Сколько вы за нее хотите?
Иннокентий никак не ожидал, что так скоро найдёт покупателя на свою картину. От удивления он даже приоткрыл рот, но потом опомнился и на всякий случай провел по деснам пересохшим от волнения языком, проверяя, на месте ли вставная челюсть.
– Дэ, да-э, два, кхм. Прошу прощения. Двести тысяч, – отпустило наконец-то Иннокентия.
– Прошу прощения?! Двести тысяч? Но это очень большая цена! – дама замешкалась, пряча кошелек обратно в сумочку.
Для подобной работы, ещё и неизвестного художника, сумма и вправду была чересчур завышена, даже несмотря на высокий уровень исполнения. И Иннокентий охотно уступил в цене:
– А… я понял, – почесал он затылок. – Сто девяносто пять. Да! Хорошая, думаю, скидка.
Удивленная женщина приспустила очки, окатив старика странным и очень пристальным взглядом. –