Тётенька исчезла за закрывшейся дверью, и Света прошествовала мимо, волоча непонятную огромную сумку. Поравнявшись с Дашей, девочка бросила:
– Привет! – Затем: – До свидания, Варвара Сергеевна! – так и не проснувшейся бабушке и вышла на улицу.
Даша сделала выводы и приободрилась. Если этой Свете можно ходить по коридору, то можно и ей, Даше. Она пошла на цыпочках, останавливаясь у каждой двери, прижимаясь ухом к мягкой обивке с блестящими, как звёздочки, кнопочками, и слушала…
Коридор закончился самой широкой и самой красивой дверью. Даша хотела послушать и её, но дверь неожиданно подалась вперёд, распахнулась, и девочка ввалилась в огромную комнату. Сразу же перехватило дыхание: такого Даше видеть ещё не приходилось! Комната была заставлена рядами мягких одинаково серых стульев. Все они смотрели в одну сторону – на возвышение у противоположной стены. С двух сторон его прикрывали красивые синие занавески, такие же, как и на окнах. Между окнами висели совершенно сказочные светильники, но всё это лишь слегка коснулось Дашиного сознания.
То, к чему сразу же прирос её взгляд, стояло посередине возвышения, между занавесками, – огромное, чёрное и гладкое, как смола. Оно опиралось на три фигурные ножки с маленькими колёсиками. Но самым поразительным было поднятое вверх крыло, поддерживаемое тоненькой круглой палочкой. Сердце у Даши заколотилось ещё сильнее, хотя и до этого ей казалось, что оно вот-вот выпрыгнет наружу. Именно такую штуку она видела у Аниной подружки в телевизоре! Перед такой штукой сидела тётя в красивом платье и двигала руками, когда волшебник взмахивал своей палочкой!
С этого момента Даше оставалось либо бежать, либо, следуя законам всех известных ей сказок, идти вперёд. Сообразив, что даже в самых страшных сказках с девочками и мальчиками никогда ничего плохого в итоге не происходит, она глубоко вздохнула, словно ныряльщик перед тем, как погрузиться в воду, и шагнула к возвышению.
Странно работает память! Сколько хорошего да и плохого кануло навсегда. Того, что обычно не забывается. А вот эти дни обретения музыки, кажется, даже и не поблёкли. Краски, запахи, звуки! Сколько мне тогда было? Шесть? Пожалуй, почти семь. А месяц? Шелковица только зацветала… Май. Да, вероятно, май. Теперь в это трудно поверить, но тогда я действительно впервые увидела рояль. Почему остался открытым концертный зал, впоследствии непременно запираемый на ключ? Не будь этой оплошности, что случилось бы со мной?
Конечно, тогда я во многом отличалась от своих сверстниц. Начнём с того, что детский сад, куда так усердно оформляла меня мама, закончился для меня на первой же неделе. После того, как, напуганная мыслью о том, что за мной могут не прийти, если я буду плакать, я замолчала. Речь не возвращалась ко мне, несмотря на все уговоры воспитателей и разрывавшейся на части между мной и папой мамы. Меня забрали. Навсегда. Ещё до того, как группа дошла до музыкального зала.
Я ни разу не была в кинотеатре,