Путешествие в прошлое. Николай Александрович Петров

и её пришлось снаружи откапывать соседу. За домом наметало огромные сугробы, мы в них проделывали лабиринты и ползали по ним. А ещё сооружали большие горки, делали скат и обливали водой. Когда вода замерзала, можно было спускаться на пятой точке не хуже, чем где-нибудь в столичном парке. Зато с весны порой поливали такие дожди стеной, не прекращаясь несколько дней (до недели), что всё пространство, прежде занятое травой, – особенно много было остроконечной осоки, – покрывалось наверно полуметровым слоем воды и становилось «морем». Так что я брал корыто, оно превращалось в судно, и я на нём, отталкиваясь шестом, отправлялся в плавание. Были у нас с Борькой, моим приятелем, потаённые мысли сбежать в Нахимовское училище, так и не осуществлённые. Мы даже записались в какой-то кружок, где познавали азы морской службы. Мама сшила мне воротник, как у настоящих моряков, но, когда узнала, что на катере мы плавали на какой-то Коровий остров и там даже стреляли из пистолета ТТ, почему-то запретила мне туда ходить. Пришлось ограничиться «морем» под стенами дома. Это «море» простиралось от железнодорожной узкоколейки (вдоль которой всегда была на несколько десятков метров лужа, которая зимой замерзала, и я гонял по ней на коньках-снегурках, накрутив их на валенки) под самые стены дома.

      Как и многие в городе, мы разводили кур, уток и гусей. Это подсобное хозяйство нам очень помогало, т.к. в магазинах было не очень густо. Уткам в такие дождливые дни было полное раздолье. Тогда как в траве, а она была мне чуть не по пояс, они буквально терялись. И в тех случаях, когда я забывал их загнать в сарай вовремя (а это нередко поручалось мне), т.е. засветло, если они не плавали в упомянутой луже, приходилось разыскивать в этих зарослях.

      Итак, едва я взял два чурбачка и стал прилаживаться, чтобы не уронить банку с кипящим горючим составом, обрызгивающим всё вокруг, как в этот момент неслышно – ведь двери все нараспашку – вошли родители. Папа сразу схватил эту несчастную банку и швырнул в печку. Раздался небольшой, но внушительный хлопок и всё стихло. Наверно, для печки это не прошло бесследно. Спустя какое-то время – это была уже не зима – папа привёл одного заключённого, который понимал в печном деле. Входя в наш двор, он увидел на цепи собаку: у нас была Пальма, а у неё щенок. Зэк как бы между прочим сказал:

      – А хотите, я заберу у вашей овчарки (Пальма была овчаркой наполовину, небольшого роста) щенка?

      – Попробуй, – сказал папа.

      Пальма рвалась с цепи, кидалась на незнакомца, а он стоял перед ней и как будто нарочно дразнил. Улучив момент, он схватил её за цепь в районе загривка, чуть приподнял, не отрывая от земли задних лап отвёл в сторону, подошёл к конуре и спокойно взял щенка. Мы все были как заворожённые, и убедились, что собака на цепи – это уже не сторож, во всяком случае охрану ей поручать бесполезно. Щенка он отпустил и вошёл в дом. Меня отправили с глаз, а зэк взялся за дело. В какой-то момент папа куда – то вышел, а зэк ко мне:

      – Слушай, друг, сбегай, купи мне чаю, –