В молодости моей казалось мне, что каждая женщина, которая не принимает изъявления моих нежностей, имеет дурной вкус и что сердце ее занято. Теперь каждая женщина, предпочитающая беседу молодого образованного человека моему обществу, кажется мне дурно воспитанной и кокеткой. Я чувствую свою несправедливость и обещаюсь думать иначе с Нового года.
Я люблю занимать деньги, а не могу терпеть, когда кто просит у меня взаймы. Кто просит у меня денег, того я называю ветреным, мотом и т. п., а кто мне не даст взаймы, того я величаю скупым, эгоистом, хитрецом. В этом нет ни толку, ни справедливости, итак, я намерен исправиться: помогать честным людям в нужде и не просить взаймы на прихоти – все это я начну с Нового года.
Я почти в каждой чужой статье вижу недостатки, а не люблю, когда мне доказывают мои ошибки. Всех критиков моих я называю завистниками, не оправдываюсь на их замечания и вместо ответа стараюсь найти ошибки у моих противников, как будто мне от этого будет легче. Кто скажет, что мой стих дурен, того я почитаю своим врагом и поступаю с ним, как с моим злодеем.
Ах, это дурно, любезные читатели! С Нового года я не буду сердиться из-за критики, буду пользоваться справедливыми замечаниями, не буду рыться в прошлогодних изданиях журналистов, чтоб отыскать мнимые их ошибки, не стану приводить в моих ответах ложные ссылки – и все это я начну с Нового года.
Я еще не исчислил десятой доли моих недостатков и уверен, что мои читатели уже сожалеют о моих слабостях и благодарят Судьбу, что они не имеют их. Охотно им верю и желаю этого, а между тем прошу каждого положить руку на сердце и, сознавшись со мною, хотя и не публично, в своих недостатках, начать исправление с Нового года.
1826
Е. Бернет[2](1810–1864)
Черный гость
Сильный стук в дверь прихожей заставил Ивана Ивановича Росникова болезненно вздрогнуть. Не мудрено: поздняя пора ночи, размышления в тиши и одиночестве, несколько чашек крепкого чая, опорожненные им одна за другою в продолжение вечера, чад от сигар, которых он превратил в дым и пепел целую дюжину, повергли его в какое-то неестественное, напряженное, раздражительное состояние. Жилы на висках его бились, сердце мучительно трепетало, а воображение было настроено к восприятию чего-то неожиданного и странного.
Иван Иванович хотел было кликнуть своего слугу, чтоб приказать ему справиться о причине стука, но слуга его, Герасим, так громко храпел в кухне, что не подавал никакой надежды на возможность скорого пробуждения. Подумав немного, Росников решился идти в переднюю сам.
– Кто там? – спросил