– Именно поэтому он и застрелился, – настаивал на своем капитан-замполит. – Натворил каких-то дел там, на новом месте, а суда и тюрьмы испугался. Вот и пустил себе пулю в лоб.
– А какой здесь еще может быть суд?! – возмутился лысеющий майор Ползиков. – И так в этом Афгане сидим, будто в зоне, не знаем, как выбраться. Сотни своих людей уже положили да еще судить тут друг друга будем!
– А что, по-вашему, здесь судить не за что? – заспорил молодой замполит. – Кое по кому тюрьма плачет…
– Особенно по Паганелю! – не сдавался Ползиков. – Тоже, нашел преступника! «Вооружен и о-о-очень опасен»!
Офицеры, услышавшие этот разговор, перестали хлебать постный борщ и подняли головы от тарелок. В столовой стало тихо. Только ветер за жестяными стенами выл.
Юный лейтенант Вася Самсонов имел расклешенный и приплюснутый нос, кудрявую черноволосую голову на гибком, как шланг, теле, нежные девичьи щеки, которые он брил раз в два дня, и веру в то, что, по большому счету, все люди – братья. Вера его происходила от размеренной, лишенной драматизма жизни за забором военного училища, где читали Куприна и Пикуля, говорили об офицерской чести и изучали тыловое хозяйство полка.
Отец Васи – полковник, прослуживший по интендантской части всю свою офицерскую жизнь, твердой рукой направил сына по той же линии, надеясь оградить его этим от превратностей судьбы. Но опека продолжалась недолго. Папа вышел в запас, по причине чего не успел спасти свое чадо от Афганистана. К тому же Вася не торопился сообщать бате о своем отъезде в Афган. Открылся только в день посвящения в офицеры, когда распределение по округам уже состоялось. Папа наглотался таблеток от давления, пообещал ничего пока не говорить матери и в последний раз проявил служебное рвение: растормошил всех старых друзей и выхлопотал сыну капитанскую должность в относительно безопасном афганском гарнизоне.
Попав на войну, Самсонов-младший растерялся. Опыта состояния в офицерстве он не имел, людям верил, тыловое хозяйство полка знал в основном по книжкам и схемам. Его подчиненные – заматерелые прапорщики, – почти не таясь, дурили своего юного начальника. Полк, и без того не сытый, сразу почувствовал перемены. Солдаты и офицеры стали жаловаться на скудный рацион.
Командир полка подполковник Зыков сначала ругал только своего заместителя по тылу – бывшего ротного командира Кабисова, бравшего от жизни все, что можно. Потом принялся за прапорщиков, которые вкупе с Кабисовым потихоньку распродавали полковой паек и посуду местным дуканщикам. На молодого лейтенанта не очень наседал. Понимал, что тот по неопытности не может пока справиться с прокормом полка. Но однажды его отношение к Самсонову изменилось. Случилось это в приезд из Москвы старого маршала.
Маршал в Отечественную командовал армией, в 1942-м удержал немца на одном из направлений, в 1953-м с группой товарищей арестовал и расстрелял Берию и за эти заслуги стал одним из многочисленных заместителей министра обороны. Пользовался бы маршал всеармейской и всенародной любовью, кабы не пребывал на военном Олимпе настолько неприлично долго, что впал в состояние маразма. Десятилетиями разъезжал он по войскам для острастки, то есть инспекции, и в конце концов потерял всякое понимание – для чего он это делает. Не боевая заслуженная слава его теперь сопровождала, а рой анекдотов.
При маршале неотлучно находились врач и полковник-адъютант, которые непрестанно следили за температурой угасающего маршальского тела, подогреваемого электрическим жилетом. Полковник подзаряжал карманные аккумуляторы, водил бывшего полководца в туалет и собственноручно расстегивал ему ширинку. Бессильные руки маршала обычно скрыты были под белой буркой, которую он порой не снимал даже летом. Но в Афганистан старый военачальник приехал на исходе короткой дождливой зимы. Нестерпимая азиатская жара тоже была губительна для маршала.
Командир полка Зыков вызвал к себе зама по тылу Кабисова и начпрода Самсонова и, разгладив ухоженную полоску усов а-ля штабс-капитан Овечкин из фильмов о «неуловимых мстителях», стрельнул в подчиненных убийственной фразой:
– К нам летит маршал. – Командир сделал паузу, чтобы закурить и дать возможность Кабисову и Самсонову осознать значимость события, как осознали нечто подобное жители уездного городка, узнав, что к ним едет ревизор.
– По всей видимости, маршал ночевать не будет, – продолжил Зыков, – но гостиницу подготовь (взгляд на Кабисова). И кормежка… Чтоб стол был на высшем уровне (взгляд на Самсонова)! Причем так… Продумайте два варианта обеда: один – в «греческом» зале в столовой, другой – в гостинице. Мало ли, как там свита распределится. Если нужно съездить в Союз за харчами – вперед. Возьмите бэтээры для охраны… В общем, как говорил Никита Хрущев: «Цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи!»
Кабисов с Самсоновым собрались уходить, но командир хмыкнул с кривой усмешкой и завершил инструктаж:
– Да, слушай (Кабисову), в нашем штабном туалете или перегородку между отделениями нужно сломать, или новый сортир построить. Маршал, говорят, не расставаясь с адъютантом даже по нужде ходит.