Они оба постояли в молчании. Дед чего-то жевал беззубым ртом, Асуня чесал макушку, мимо шествовал выводок гусей, по дуге обходя молчаливых народичей.
– Так этыть? – поднял вопросительный взгляд Асуня на деда. – Чаво делать-то таперича?
– С проклятьем-то?
– Ну дык а с чем ещё-то?
– Снимать надо.
– Так то и без тебя ясно, дед! – остервенело махнул рукой парень. – Как снимать-то?
– Это к магу надо тебе, – важно заявил Гляв и даже отцепил одну руку от плетня, чтобы палец поднять.
– Та где ж я его сыщу-то? К нам вольных раз в год заглядывает пара, да и всё!
– Так в город иди, – резонно пожал плечами дед, вновь ухватившись за плетень. – Тама их хоть ложкой кушай, в Приюте-то Баталонском.
– Это аж до Баталона шагать?! – совсем растерялся Асуня. – Мне ж до него дня два шагать, не меньше!
– Та ты иди, а там, глядишь, и на тракте вольного какова встретишь. Хтож его знаить? Боги всяко пошутить могут.
Асуня вновь почесал макушку, поглядел на дыру в ботинке, на уже поношенную рубаху, на еле сходящиеся на пузе штаны с матерчатым поясом. Да и плюнул:
– Пойду, дед. Коли будет воля богов, так и сниму проклятье-то, а коли нет – не поминай лихом. Бабке только моей передай, чтоб не грустила сильно, коли не вернусь. Пущай думает, что работы сыскал, да?
Но, когда он поднял взгляд на Глява, увидел, что тот уснул положив голову на скрещенные руки.
– Не свались хоть… – буркнул парень и зашагал дальше в сторону дороги на тракт.
Дорога
Смеркалось. По небу лениво ползло одно жирное брюхатое облако, и Асуня почему-то был чётко уверен, что к нему оно повернулось седалищем. Есть ли у облаков седалища, парень старался не думать. Да и получалось это чем дальше, тем хуже.
Потасканная рубаха оказалась тонковатой, и сейчас, когда привычного хмеля и в помине не было, Асуня начал осознавать, что вне хаты зябковато будет. Очень прям, можно даже сказать – совсем.
Родные места он прошёл уже давно и сейчас шагал по унылой ровной дороге, которая совсем скоро должна была вывести его на главный тракт Силура. Там хоть камнем умостили большую часть, не так хлопотно будет от луж да колдобин уворачиваться в темноте.
Асуня силился вспомнить, сколько до города идти, но почему-то в голове вставали только воспоминания детства, когда мамка с папкой, ещё жившие с Идальей в одном доме, возили его с сестрой на телеге в Баталон на ярмарку. Вроде как ему годков восемь минуло, когда в последний раз он с ними вот так катался яблоки да тыкву продавать. А дальше на разлад всё пошло, да с каждым годом всё хуже.
Парень поёжился и почесал старый шрам на предплечье. Как его приложили-то тогда, ох! Мамка на батьку опять гундосить начала, что де, как баба, мямлит да сдачи местным разгильдяям дать не может, всё разговорами разговаривать силится. А Идалья как взвилась! Думали, убьёт мамку-то. Они ж обе горячие, как угольки из печки, даром, что родня не кровная, а по мужу. Асуня тогда влез между ними, разнять хотел, да вышло не так чтобы очень уж удачно.
Матушка