Я хотела узнать, что из этой известной истории случилось на самом деле, а что обросло вымыслами за долгие десятилетия. Забегая вперед, скажу, что никакого отношения к капитану Блэк Джеку тот случай не имеет. Человек, захороненный на «Приюте мертвеца», был самым обычным моряком. Это трагическое предание, но оно часть нашей с вами истории. Мы должны знать прошлое, не бояться заглянуть в него, чтобы лучше понимать самих себя, понимать причину тех или иных поступков, осознавать, кем мы со временем стали.
Итак, 1756 год. В бухте Слайго на якоре стоит торговый галеон, прибывший из Нидерландов. Вероятно, он был построен на совесть, как и все голландские суда того времени: с балконами, изысканной резьбой, жилыми помещениями и бойницами. Он был способен выдержать бури и непогоду, долгие переходы и вражеские атаки. Иными словами, великолепный образец торгового мореплавания своей эпохи.
Путь галеона лежал из Нидерландов к берегам Норвегии, с заходом в порт Корка. Это был большой корабль, который, отправляясь из родной судоверфи, доверху заполнил свои трюмы драгоценными тканями, луковицами тюльпанов, древесиной, специями и ценными предметами утвари.
Капитан галеона волнуется из-за вынужденной задержки у берегов Ирландии. Каждая минута на счету, нужно спешить, ведь промедление не только принесет убытки компании-владельцу, но и привлечет пиратов, которых тогда было не счесть в Атлантическом океане. Да, такой галеон был бы ценнейшим трофеем, поводом для гордости в их послужном списке, – нельзя было допустить подобного развития событий. Поэтому вся команда во главе с капитаном торопилась поднять якорь и отплыть побыстрее.
Но, к сожалению, они не могли этого сделать. Штурман галеона, старый морской волк, проходивший в океане большую часть жизни, стремительно угасал, подхватив неведомую болезнь. Ее признаки были пугающими: лихорадка, испарина, невыносимая боль в животе – симптомы брюшного тифа, от которого в то время не было спасения. К несчастному боялись подходить. Капитан, скрепя сердце, приказал не отплывать от берега с источником заразы на борту. Нужно было срочно принять судьбоносное решение, пока болезнь не перекинулась на всех, кто находился на корабле.
Так и вижу, как бедняга, этот несчастный изгой, лежит в своей каюте в свете керосиновой лампады, тускло освещающей его истерзанное лицо. Вероятно, кожа его была так обезвожена, что казалась прозрачной. О чем думал этот несчастный в минуты, предшествовавшие его смерти? Кто знает, способен ли он был размышлять или его рассудок помутился от смертоносного токсина. А может, его сердце страдало, противясь