– Запасной? Где?
– Вроде как не велено нам об этом трепаться. – Горничная шмыгнула носом.
– Я не украду ни одного ведра, обещаю!
– На пожарном кране лежит. Чтобы старшую не дергали, если кто свой забудет.
Тетка с явным облегчением выпроводила Машу и захлопнула дверь.
«На пожарном кране, значит, – размышляла Маша, возвращаясь в обеденную залу. – То есть любой, кто подсмотрел, как забывчивая горничная кладет его туда, мог открыть подсобку. Но зачем? Может, и в самом деле, просто покурить?
Нет, рискованно. Могут застать. Да и бытовая химия на полках, опасно.
Ну и что? Двести рублей в карман горничной – и она забудет о том, что кого-то видела».
Маша щелкнула пальцами. Нужно было спросить эту алкоголическую тетеньку, не посещал ли кто-нибудь сегодня ее драгоценную комнатку. Хотя все равно ведь соврет…
Часы в холле показывали без одной минуты четыре. Сквозь стеклянную дверь Маша видела внутри волнистые фигурки: они беззвучно и плавно перемещались, словно рыбки в аквариуме. Маша приблизила лицо к стеклу. Одна рыбка, вторая, третья… Она насчитала восемь. Но Рогозина в ответном письме ясно написала: будет восемь человек вместе с ней, Машей.
Неужели Светка уже там?
Исключено. В таком случае женщины не рассеялись бы по комнате, а столпились вокруг нее.
Кто же восьмой?
Маша до последнего не была уверена, что войдет в залу. Любопытство пересилило, но она почувствовала легкую дурноту при мысли, что сейчас все взгляды обратятся к ней. Ну-ка, что там у нас говорит кодекс Бусидо для укрепления духа самурая?
«Полезно иметь в рукаве немного румян. Может случиться так, что, когда человек проснется ото сна или придет в себя после веселой попойки, цвет лица его окажется нехорош. Тогда следует достать румяна и немного припудрить лицо».
Вот спасибо тебе, дорогой кодекс, от души поблагодарила Маша и, изобразив на лице уверенность, которой вовсе не испытывала, толкнула дверь.
Часы на противоположной стене показали ровно четыре. Все дружно обернулись к ней.
– Куклачев! – разочарованно фыркнула Кувалда после секундной заминки.
Маша громко поздоровалась, и взгляд ее заскользил по собравшимся.
Первая – Ирка Коваль. Ссутулилась возле окна, скрестив руки на груди, и зыркает исподлобья из-под своей челки, от которой она так и не избавилась за двадцать лет. «Коня на скаку остановит и всаднику морду набьет», – вспомнила Маша. Не только всаднику, но и коню, а потом и избу разнесет по бревнышкам, даром что горящая.
Вторая – Савушкина. Изящная, как змейка, Любка тянется за бокалом. На тонком запястье ослепительно сверкает браслет. В отличие от помятой Кувалды, Савушкина юна и нежна, только глаза выдают возраст. Глаза у Любки очень взрослые, и при виде Маши в них явственно мелькает облегчение. Кого она боялась увидеть – неужели Рогозину?
Третья – Тетя-Мотя. Вот она, ближе всех за столом: