Меня выволокли наружу, подвели-подтащили к двери с искусственным венком, приделанным поверх окошка, нажали кнопку звонка. Тот, кто находился внутри, не открывал долго, но все-таки дошаркал до прихожей, отпер замок. И меня тряхнули, как куклу, – мол, давай, начинай все это впитывать.
Я не сразу поняла, чего он хочет, мой мучитель, но, когда прозвучала фраза: «Вот человек, устроивший взрыв здания, в котором погиб ваш сын», – на меня обрушилась тяжелая плита. Она замурует меня заживо, как и взгляд седой женщины, стоящей на пороге. У нее были голубые глаза – бесцветные, давно проплаканные насквозь, почти пустые. И теперь она, после секундного непонимания, посмотрела на меня так, что мне показалось: на крышку моего гроба кидают землю.
– Как… ты… посмела…
Она зарыдала. Не стесняясь изменившегося лица, она качнулась, а после заорала так надрывно, что у меня заложило барабанные перепонки – чужим ором, гневом и собственным чувством вины.
– Как!!!
Он позволил ей ударить меня в грудь – несильно: силы в старческих руках оказалось мало, – позволил ей кричать долго, пока я не перестала разбирать слова. Мое сердце колотилось в бешеном ритме, напоминающем бой похоронных барабанов. Я дергалась в чужих руках, я желала провалиться, испариться, я желала не видеть обвинения в чужих глазах, но как дергаться, когда одной рукой тебя держат за связанные запястья, другой за волосы на затылке? Как грушу для битья, как манекен.
«Вот она…»
Я поняла, что он собрался сделать. Он собрался провезти меня по всем восемнадцати домам, где погибли сын, дочь, мать, сестра, брат…
Он волок меня назад к машине силком, забросил на пассажирское сиденье.
И по пути к следующему дому принялся читать досье следующего погибшего.
– Рид Майнфилд, сорок два года, отец двоих малолетних детей.
Меня тошнило. Я боялась, что меня вырвет на собственные колени.
«Это она… Это она устроила обрушение здание… Это она повинна…»
Кто-то из них молчал, но смотрел на меня так, что окружающий мир глох. Кто-то опускался на колени и рыдал столь горестно, что мне хотелось сдохнуть прямо на чужом крыльце. Чья-то мать кинулась на меня дикой сумасшедшей кошкой – ее ногти располосовали мне лицо. Другая женщина так терзала мою одежду, будто пыталась сорвать кожу, – я понимала, что буду помнить это всю жизнь, – отлетали пуговицы на моей одежде, трещала по швам ткань. Я теряла жизненные силы.
Разные районы, разные дома. В каждом из-за меня кто-то умер.
Муж, оставшийся без жены с детьми на руках, кинулся на меня со стулом. Я не понимала, не знала, что так можно: просто схватить в гостиной стул, выбежать с ним на крыльцо… Он ударил меня дважды ножкой в живот, после – с размаха по лицу. И мне казалось, я каждый раз умираю разной смертью –