– Мне трудно с вами согласиться, да мы и пришли сюда не соглашаться, а как раз чтобы спорить. И вот что я вам скажу, – козлетоном гнусит он. – В человеке есть зверь, так как человеческая природа была повреждена духовным падением и лишилась защиты. Зверь не хочет обуздания, он в нас беснуется при любой попытке заточить его в клетку. Ему все равно, какого вида будет клетка, кто ее запрёт, советские с их кодексом строителя коммунизма, или православные с заповедями Христа. Зверь в ярости и не хочет в клетку…
Ну что это за словечки?! – думаю я. – Зверь какой-то… Точно средневековье… Верно Женя подметил.
Вера Николаевна в эту минуту видится мне великодушной, человечной и мудрой. У нее прекрасная осанка, она не дергается, не кукожится.
А нафталиновый весь извертелся. Потеет. А сидит-то – как-то полубоком, совсем не по-православному, ногу на ногу закинул, и не заметил, как напоказ свой брендо-люксовый ботиночек выставил. И, глядя на ботиночек этот в сотовариществе с выпирающим барабаном живота, мне так и представляется этот барабан пузатым игральным автоматом-лохотронщиком, который не хочет отдавать выигрыш и только при ударе кулаком с неохотцой расстаётся с зажатыми жетонами, жалеючи звуча ссыпающимися кругляшками. А поп всё ножкой дрыгает, шебутится подолом по креслу, всё время подтыкая рясу под себя, как будто стараясь ещё нечто утаить в недрах её складок. Может, и под широкими рукавами его балахона прячутся дорогостоящие мирски́е цацки в виде элитных золотых часиков.
Всматриваясь, вижу – левая щека у него чуть подрагивает, нервничает: не справляется с ролью. Да, видимо, овечью-то шкуру не так просто удержать на волчьем хребте. Я уж и не смеюсь. И в мозгу только одно: не доверяю…
Тут кто-то тихонько касается моего плеча, смотрю – Женя. Он, примирительно улыбаясь, указывает жестом на мой бинокль, дескать, камеры иногда выхватывают зрительские лица, и такое разглядывание выглядит на экране не очень, ну, типа непрезентабельно.
***
На другой день утром при встрече Янка мне сообщает, что в школе запланировано предпраздничное мероприятие. Опять я где-то витала – слышу об этом впервые, пропустила, видимо, инфу. Будут крутить в честь Дня Победы какой-то фильм военный. Про холокост. Не охота, конечно, смотреть. Ещё, наверное, придётся слушать их патетические официозные речуги. Опять показушности не избежать. И без этого в школе – всегда такая тягомотина, аж скулы сводит. Хорошо хоть «балделово» с нашей с Янкой компашкой никто не отменял.
– А я люблю киношку, – бросает реплику Янка в противовес моей протестующей реакции, – лишь бы не математика, уж вместо алгебры-то я что угодно выдержу.
– Ну и что за фильм? – спрашиваю.
– «Спасенные в Кракове».
На фильм пришли лишь десять однокашников. У нас класс маленький, всего двадцать три человека. Больше половины, значит, по-тихому сфило́нили, пренебрегли грозным приказом классной прийти на фильм.
Мы заходим