В тот день, когда унесли последнюю купленную картину, Ирина Федоровна села в большой комнате на стул и почувствовала странную пустоту внутри, словно только что забрали ее последнего ребенка и она осталась в неприятном одиночестве. Ирина Федоровна обвела комнату усталым взглядом, потом встала и, подняв с пола большой квадрат оргалита, уже покрытый белилами и хорошо просохший, поставила его на стул. Отойдя, она села на диван и стала пристально смотреть в это белое пространство. Она увидела, как постепенно проступают очертания деревянных домов, потемневших от дождя, редких березок за ними, нахохленных воробьев, сидящих на заборе под мокрыми ветками сирени, размытой дороги с огромной лужей, в которой отражаются низкие серые облака. Она даже ощутила сырой и свежий запах дождя, и ей вновь нестерпимо захотелось зафиксировать это видение как можно точнее. Ирина Федоровна вскочила и, взяв пластиковую крышку от коробки с акварелью, служившую ей палитрой, выдавила на нее немного белил и синего кобальта. Кисточкой она стала наносить краски, мазок за мазком, на верхнюю половину квадрата, помогая где нужно мастихином, а где и пальцем. И скоро на картине появилось небо…
У КАРТИНЫ
Зайцеву Сергею
Жанна вошла в музей в слегка раздраженном состоянии после только что произошедшей ссоры с приятелем.
«Надоело! – думала она, проходя мимо картин и не глядя на них. – Все одно и то же: деньги и еще раз деньги! А ведь у него их куры не клюют. Это я точно знаю! Он просто жмот. И козел к тому же!»
Жанна постепенно замедлила шаг.
– Подумаешь, попросила двести баксов на лифчик. И что? – вслух произнесла она.
Ее выразительное подвижное лицо с карими сильно накрашенными глазами приняло надменный вид.
– Такая роскошная грудь, как моя, требует соответствующего оформления!
Жанна усмехнулась. Ее яркие крупные губы капризно изогнулись, на щеках обозначились две ямочки. Она дотронулась длинными холеными пальчиками