– Даже политиков? – с лёгкой улыбкой спросил Филипп.
– Меня не интересует политика, ты же знаешь! Они живут в своём мире, я в своём. За растущие ежемесячные счета я им, конечно, не благодарен. Но в целом я к ним равнодушен.
– Ты уверен, что ты француз? – попытался пошутить Филипп.
– Сотни раз повторенная шутка, друг мой, перестаёт быть смешной.
Филипп слегка махнул кистью руки в знак согласия:
– Продолжай.
– Что продолжать? – Гийом был в полном замешательстве. За двадцать пять лет знакомства Филипп никогда не заговаривал на подобные темы. – Я всё сказал.
– То есть ты живёшь ради семьи, жены, детей, внуков, театра, ради всего того, что любишь. Ты получаешь от всего удовольствие и ради этого удовольствия живёшь?
– И да, и нет. Я живу не ради чего-то. Я просто живу, Филипп. Понимаешь? Да, мне это доставляет удовольствие, радость. Я счастлив, когда вижу счастье на лицах своей жены, своих детей и внуков. Я грущу и переживаю из-за неприятностей, которые случаются в наших жизнях. Но неприятности в жизни преодолимы. Непреодолима только смерть, но к жизни она не имеет ровно никакого отношения до тех пор, пока не ставит в ней точку. И это не в нашей власти. Всё остальное – в нашей. И я концентрируюсь именно на этом, стараясь наполнить счастливыми и радостными моментами свою жизнь и жизнь близких мне людей, помогая им всем, чем в силах помочь.
– Тебя это не утомляет?
– Почему меня это должно утомлять?
– Ну служение счастью других – дело достаточно утомительное.
– Служение? Дело?! – переспросил, недоумевая, Гийом. – Но причём здесь служение? Я никому не служу, Филипп. Я просто живу. Как можно жить, не заботясь о ближнем, на дарить другим радость и счастье? Ты не можешь радоваться красоте своего сада, если ты не заботишься о нем. Жизнь – это постоянный обмен и приумножение. Кто-то, правда, предпочитает приумножать зло. Но мне их жаль. Потому что они сами себя постоянно и постепенно погружают в пучины абсолютного горя. Я просто люблю своих близких. Я просто люблю жизнь. Я просто люблю всё, что её составляет.
Филипп молчал, сцепив руки перед собой. Его поза говорила о внутреннем напряжении и нерешительности. Он расцепил пальцы, потёр подбородок, собираясь с духом, и наконец задал мучивший вопрос:
– Тогда скажи, зачем жить мне? В чем смысл моего существования?
Гийом с тревогой посмотрел на друга. Он начинал понимать, к чему тот клонит, и это его пугало. Он приподнялся на кресле и, взяв его за ручки, придвинулся вместе с ним ближе к Филиппу и заглянул под скрывавшую его глаза шляпу.
Филипп отвернулся:
– Не надо пытаться смотреть мне в глаза, Гийом. Ты ничего в них не найдёшь.
Гийом откинулся на спинку, не отрывая тревожного взгляда от друга.
Помолчав, Филипп заговорил:
– Всё, что я любил в своей жизни…это работа. Теперь её у меня нет.
– Ты же блестяще пишешь! Ты снова бросил писать книгу?!
– Она никому не нужна.
– Филипп,