Тут из кухни раздаётся приятный мужской голос:
– Выходи за меня?
И звук такой, словно при этом на колени встали.
Вот это поворот! Пойду-ка я ещё погуляю, им явно сейчас не до меня.
Но только я собираюсь снова надеть куртку, как мужчина – Володя – торопливо продолжает:
– Не волнуйся, я уверен, твоя дочь всё поймёт. Она ведь уже взрослая и, конечно, будет жить с нами – дом у меня большой, на троих его точно хватит…
И тут испуганный мамин голос вскрикивает:
– Нет, не будет!
Я замираю.
– Оля, ты что? – Володя, похоже, обескуражен.
Я сглатываю, а мама продолжает:
– Ты прав, она уже взрослая. И прекрасно справится сама. Ей лучше остаться здесь. И вам не придётся привыкать друг к другу.
Я закрываю глаза и пытаюсь дышать ровно. Володя ещё меня не видел, он не понимает. А мама отлично знает, как я действую на мужчин. “Шлюха, вся в тебя”, – говорила бабушка в Сочи, к которой мама таскалась со мной каждое лето, пока вредная старуха не померла. Эта квартира от неё осталась – хоть какой-то плюс, раньше мы по съёмным мотались, совсем тоскливо было… Почему я вспоминаю это сейчас?
Слёзы жгут глаза, и на мгновение мне хочется ворваться в кухню и устроить скандал. Нельзя. Мама, конечно, заслуживает счастья, а этот Володя её, похоже, любит. Если он увидит меня… Если я ненароком на него посмотрю…
Очень осторожно, стараясь не шуметь, я нажимаю на дверную ручку и выскальзываю в коридор.
И только на улице понимаю, что забыла в квартире куртку.
Глава 2. Одержимый
Дзумудзи
Шамиран всегда любила людей.
Любовь эта была странной, как и сама Шамиран: она играла смертными, как фишками в настольной игре; собирала их сердца в шкатулку и наслаждалась поклонением, обожанием, а ещё – страхом.
Что ж, думал я, у всех свои странности. Сестра Эа сама не своя до книг, брат Ириду жить не может без танца. Или вот ещё Мардук, наш младший, тоже играет людьми, почти как Шамиран, только ему по душе жестокость и насилие.
У меня тоже есть странность. Одержимость даже, как сказали бы люди. Мы живём со смертными бок о бок уже тысячу лет, невозможно на них не оглядываться, хоть люди и похожи на нас, как могут быть похожи существа, которых Мать вылепила из глины по нашему образу и подобию, а после вдохнула жизнь.
Моя странность – Шамиран. Я люблю её, наверное, так же сильно, как Отец любит Мать. И как у Отца, любовь эта несчастна. Моё сердце первое легло в шкатулку Шамиран, и первое обратилось в камень. Шамиран швырнула его мне – забери, оно больше не греет! И отправилась в объятия очередному смертному царьку.
Я хотел бы ответить ей тем же, но люди всегда казались мне не лучше зверей. Вдобавок, я брезглив. А ещё думал: раз сердце окаменело, то страдать не может. Какие чувства бывают у камня? Никаких. Решил, теперь